Это богатство отражалось и на внешнем виде населения. Куда бы ни взглянул Ларкин, везде он видел мужчин и женщин в элегантных пальто. Разрумянившиеся, они собирались вокруг огненных чаш, держа в руках дымящиеся кружки и возбужденно переговариваясь. Даже работающее население выглядело ухоженным, как будто эти люди имели возможность очищать свои тела от грязи каждый вечер. И, как и ожидалось, в городе толпились другие гвардейцы. Они, казалось, стояли на каждой дорожной развилке. Мечи наготове.

– Думаю, пора прощаться, – сказал Ларкин, когда Камерон придержал лошадей, когда какая-то телега преградила им дорогу. – Спасибо, что взяли меня с собой.

Камерон улыбнулся.

– Спасибо, что спасли мне жизнь и выслушали мои рассказы.

Ларкин потянулся за своей сумкой. Он вытащил из нее рубашку и завернул в нее рукоять своего меча. Затем Хранитель сунул оружие в мешок, так что из него торчала только рукоять, обернутая в ткань. Так, по крайней мере, нельзя было с первого взгляда понять, что Ларкин несет с собой оружие.

– Берегите себя, Камерон!

Торговец кивнул.

– Всего вам доброго!

Ларкин спрыгнул с козел и тотчас шмыгнул в переулок. Теперь он был сам по себе. В этом не было ничего нового, тем не менее мужчина не мог избавиться от беспокойного ощущения, которое поселилось у него внутри. Вероятно, это было связано с огромным количеством гвардейцев, которые сновали по городу, но, возможно, и с его неведением. Хранитель изучил дневник Хенрика вдоль и поперек, но ничто не указывало на намерения и планы убитого в Двуроге. Единственной зацепкой было имя женщины – Яра.

Решительно, но без твердой цели Ларкин продолжал идти, чтобы лучше слиться с толпой. В мыслях он снова перебирал все, что знал о Хенрике. В Рихволле он жил в простой хижине. У мужчины практически не было имущества, а это означало, что и в Двуроге Хенрик, вероятно, селился в более бедных кварталах. Самым разумным, наверное, было бы постепенно сворачивать в более дешевые улицы, так как сейчас Ларкин явно был не там, где надо. Сейчас слева и справа его окружали магазины с распахнутыми витринами, в которых стояли сундучки для хранения драгоценностей, музыкальные шкатулки и стеклянные чаши.

Ларкин глубоко вздохнул. Сначала он ощутил только дымный запах каминов и аромат сладких яблок и подгоревших орехов. Но потом появились другие запахи. Духи. Металл. Грязь. Наконец, моча. Ларкин последовал за вонью, как за указателем, который мог видеть только он. Он прошел мимо новых лавок, хижин, миновал рыночную площадь. Она была богато украшена, вероятно, для торжеств, о которых упоминал Камерон. Куда бы Ларкин ни заглядывал, он видел гербы королевской семьи. Они висели в окнах, красовались на вывесках и поднятых флагах, пляшущих на ветру. Почему-то Ларкина это зрелище обеспокоило. Он не знал, что изменилось, но сейчас, после более чем двух столетий поклонения, мысли о королевском доме горько кольнули его. Он служил Драэдонам всю свою жизнь и никогда не подвергал сомнению веру в королей страны. Даже заточение в темницу не изменило его отношения. Но теперь у Хранителя была другая точка зрения.