— Ты моего отца убила, тварь⁈

Любава в ответ оскалилась. Видела она, что Борису больно, и ей больно было, и укусить она побольнее хотела.

— Да! Как надоел он мне! Мерзкий, вонючий…

— А еще, небось, догадался, что Федька — не его сын? — подкинула предположение Устя.

И Любава оскалилась вовсе уж нечеловечески.

— И это тоже! Родинку он углядел!!! РОДИНКУ!!!

— У Истермана такая же оказалась?

— Тебе откуда ведомо⁈ — удивление даже гнев на секунду пересилило. Устя головой качнула.

— Чего тут гадать, не могла ты от государя зачать, а вот от Истермана могла, у него родни хватает. Небось, приехал кто, а ты и попользовалась.

— Догадливая, — Любава все больше напоминала смерть, как ее иноземные художники рисуют, с оскалом голого черепа.

Борис тоже осунулся, побледнел.

— Отца моего ты не любила никогда, сына от Истермана родила, отца отравила, на меня покушалась…

— Добавь еще, Боря, порчу наводила, — подсказала Устя. — С ее руки легкой на тебе аркан появился, ее сестра и накинула. Так ведь?

— Кто тебе виноват? — оскалилась Любава. — Ты должен был до совершеннолетия мальчика моего править бездетным, а ты с этой гадиной закрутил, да как! Кто ж знал, что она и сама ведьма?

— Ведьма. И ваш аркан почуяла, но не стала шум поднимать. Выяснила только, кто его сделал, да и успокоилась. Порвать-то его и Марина могла, просто так Борис ей не мешал, и вы не мешали. Вы в свои игры играли, она силу копила, мужчин изводила, — Устя была уверена в своих словах. — Ей много силы надо было, чтобы дочь зачать, а для сына — вчетверо. Может, и были у нее на ваш счет планы, да не успела она.

— Ты раньше пришла.

— Федьку своего обвиняйте, я бы к нему кочергой не притронулась, ему моя сила надобна была, его тянуло…

— ГАДИНА!!!

Борис сделал шаг от ловушки.

— Я, государь Россы, мое право и моя воля. За измену мужу, за убийство мужа, за ворожбу черную, приговариваю тебя, Любава Никодимовна, к смерти через удушение. Приговор приведен будет в исполнение незамедлительно.