Волхв посмотрел на свои ноги.

Хоть и попросил он грозу не лить ему на голову, а ноги все одно промокли… минута — и лицо волхва озарила проказливая улыбка. Стянул он лапти, размотал онучи, перекинул все это через плечо, оглянулся на разрушенный замок, да и пошел себе босиком, в удовольствие, по лужам, как в детстве.

И гром шутливо фыркнул ему вслед.

И только когда все стихло, и гроза ушла куда-то вдаль, из-под камня кое-как, полуползком, ровно червяк раздавленный, вылез Мишель.

Седой.

Заикающийся.

До конца жизни он будет просыпаться с криком ужаса, до конца жизни будет хромать, потому что ногу ему придется отрезать, до конца жизни будет он вспоминать не смерть рыцарей, нет…

Жутью его будет пробирать от улыбки волхва.

Такой легкой. Такой… чудовищной.

Он ведь только что замок разрушил, людей убил… и босиком по лужам! И улыбка эта…

И крик сам собой будет рваться из груди, когда в ночных кошмарах будет приходить к парню Велигнев. Мишель и сам это запомнит, и людям расскажет, и будут люди думать — что ж за чудовища живут в этой Россе? И забудут, с чего история начиналась, забудут, как магистр Эваринол пытался государя росского убить, про все забудут. А улыбку эту вспомнят. И может, кто-то откажется от своих замыслов. А может, и нет.

Убивают всегда других, не правда ли? А кому-то, самому хитрому, обязательно должно повезти.

Но Ордену — не повезло.

Vae victis, рыцари. Горе побежденным, магистр Эваринол.

Глава 14

Глава 14

Неладное почуяли обе волхвы.

И Устинья, и Агафья. Устя, может, и отчетливее, потому что ее сила сама была наполовину от смерти. Агафья чуть меньше, но…

— Недобрым оттуда веет.

— Очень недобрым.