– А погибшие? Как же их родные?

Аврора раздраженно дернула плечом, нахмурилась.

– Оплакали, похоронили. Пытаются жить дальше. Тем не менее их воспоминания о бале не тянут за собой мысли о смерти. Для этих людей праздник – отдельно, смерть – отдельно, пусть и рядом. Ты считаешь, это несправедливо?

Услышанное едва укладывалось в голове. Но, наверное, какая-то справедливость в таком решении все же была: иначе слишком многие ходили бы по кругу, снова и снова мысленно возвращаясь к вечеру, когда раздались выстрелы и взорвался рояль. Просыпались бы в холодном поту, вздрагивали от малейшего шороха. И, наверное, нашлись бы люди озлобившиеся, не сумевшие простить ни себя – за то, что привели на бал своих любимых, ни других – за то, что позволили страшному случиться. А так они хотя бы могут жить дальше.

Висок прострелило болью. Аврора, кажется, заметила, хотя виду не подала. Сменила тему, а потом и вовсе сказала, что пора ехать домой.

Фернвальд охнул, увидев мою новую прическу, осыпал меня комплиментами, Алан взглянул исподлобья, а потом вышел из комнаты.

Пообедав, я оставила Фернвальда и Аврору беседовать на террасе, поднялась к себе.

В комнате ничего не изменилось: все так же висели платья в шкафу, блестел позолоченными ручками комод, на письменном столе высилась стопка бумаг. Заправленная постель, дракончики на потолке. Везде чисто, ни пылинки. Словно я только вчера вышла через эту дверь, и не было шести месяцев, проведенных в больнице, без сознания…

В трехстворчатом зеркале отражались три Энрике. Они – точнее, я теперешняя – были тонкими, с худыми острыми локтями и коленями, с довольно темной кожей и короткими волосами. Я подняла руки и коснулась лица, провела по губам, положила пальцы на веки. Мои запястья пахли чем-то странным.

Я ездила в горы, на архипелаг. Фернвальд написал об этом моим родителям.

Строчки ложились на бумагу ровно, буквы были округлыми, уверенными. Передо мной лежали книги с закладками на страницах, где описывалась природа гор, мифы и легенды, родившиеся в тех местах. Черно-белые картинки. Надо бы попросить знакомого художника, друга Авроры, перерисовать их из книг, добавить красок. Я отправлю картины домой, в рамах, чтобы можно было повесить на стену. Это будет отличный подарок, ведь в дождливом Алерте так мало ярких цветов.

И да, платье для Вэйны. Голубое. Белокурым девушкам этот цвет к лицу.

Я отложила исписанные листы в сторону и, думая о младшей сестре, подошла к шкафу, достала из кармана дорожного платья сложенный пополам рисунок. Провела кончиками пальцев по словам: «Я точно не помню, но, кажется, с ним связано что-то плохое. Мне было страшно. Если встретишь его, обходи десятой дорогой. Не нужно с ним дружить», погладила написанные детским почерком строчки.