И все же, когда я снова обращаю свое внимание на внутреннюю часть чаши, я не могу не задаться вопросом, откуда взялась эта странная сцена. Почему это с самого начала казалось таким реальным?

Должна признаться самой себе, я не ожидала, что это произойдет именно так. Когда Совет Богов впервые обсуждал раскрытие моего наследия Божественной крови, я предполагала, что это произойдет на глазах у всех, на публичной церемонии. Уединенность этой комнаты и личное присутствие шести членов Совета Богов, окружающих меня, заставляют меня задуматься, не было ли все это ложью с самого начала.

Я не уверена, готова ли я узнать правду, но когда Трифон отходит от своей колонны, делая шаг вперед, извлекая из ниоткуда длинный, зловещего вида клинок серы — кинжал, невидимый в одно мгновение, а затем в следующее оказывается в его руке — мое сердце бешено колотится от осознания того, что я здесь ничего не контролирую.

Что бы Боги не узнали о моей крови, это решит мою судьбу… Будь то жизнь или смерть.

Глава 36

Кайра

— Протяни свою руку над чашей. — Слова Трифона — кошмар наяву. Не потому, что он размахивает этим кинжалом из серы с такой легкостью, что не может быть и речи о том, насколько искусно он им владеет, а потому, что я делаю так, как он говорит.

Точно так же, как мои ноги двигались без моего согласия, двигается и моя рука. Как я могу когда-либо надеяться убить этого человека — это могущественное Божество, — если один звук его голоса подчиняет мое тело, заставляя без колебаний выполнять его команды?

Моя рука поднимается над отверстием чаши, и Трифон наклоняется вперед, берет мое запястье в свои руки и поворачивает его так, чтобы мое предплечье было вытянуто поперек разъема. Мой живот прижимается к краю камня, и снова образы окровавленных тел и мертвых глаз мелькает перед моим взором. Я прикусываю язык, пока не ощущаю привкус ржавчины и сырого мяса. Мой разум — безопасное место. Так было всегда. Мое убежище, когда я была привязана к стульям в штаб-квартире Преступного Мира и избита только по той простой причине, что мне нужно было понять боль, чтобы справиться с ней.

Боль становится чем-то другим, когда ты признаешь, что за ней нет реальной логики. Разум борется, чтобы понять, найти способ избежать этого в будущем, и когда становится ясно, что за самой мрачной из мук нет ни причины, ни смысла, — она трескается.

Кровь заливает мой язык, когда Трифон поворачивает кинжал из серы лезвием вниз и рассекает мое запястье. Резкий дискомфорт от раны заставляет меня громко ахнуть, но моя рука не отдергивается назад, как следовало бы. Она удерживается в подвешенном состоянии благодаря Божественной силе Царя Богов, стоящего передо мной. Мое дыхание становится прерывистым, когда капли пота выступают у меня на лбу, а затем сползают к вискам. Незнакомая тошнота пускает корни в моем желудке, когда я смотрю, как моя собственная рубиново-красная кровь стекает по бледной плоти в каменную чашу между мной и Царем Богов.