Я моргаю, и комната появляется снова, все шесть Богов держат свои руки над чашей, и тонкие струйки крови стекают с их запястий и смешиваются с моей собственной.

Кэдмон. Гигея. Азаи. Трифон. Данаи. Македония.

Кровь Богов смешивается с моей, превращаясь в темную жидкость с силой шести могущественных Божественных Существ. Гниение. Разложение. Смерть. Это сливается в одну запретную комбинацию, которой никогда не должно быть.

Меня сейчас вырвет. Эта мысль внезапно приходит мне в голову, и все же, когда я давлюсь, ничего не выходит.

Мои руки трясутся, когда я держусь только с усилием воли. Мои ноги дрожат так сильно, что я знаю: если я отпущу чашу, то упаду. Шесть пар глаз смотрят вниз, на пенящуюся смесь на дне чаши. Кровь застывает и пузырится, как будто ее нагревают изнутри. Нет, не из-за самой чаши, а из-за древнего песнопения, в котором они принимали участие.

Я жду и молюсь — возможно, впервые в жизни я молюсь божеству, в существовании которого даже не уверена. Я молюсь Богине, которая дала мне жизнь, и надеюсь, что она слышит меня. Потому что что-то подсказывает мне, что если это сработает — что если эта церемония пройдет успешно — это ни для кого не будет означать ничего хорошего.

Проходят секунды. Затем минуты. Время тянется и замедляется таким образом, что я понимаю, что, должно быть, нахожусь под каким-то заклинанием. Не может быть, чтобы часы превратились в один-единственный вдох. И всё же это происходит.

— Ну? — Первым заговаривает Азаи, его тон полон разочарования. — Где ответ?

Трифон не отвечает. Я все еще пытаюсь не выблевать свои внутренности на каменный пол у себя под ногами. Мои внутренности как жидкость. Мой взгляд останавливается на смеси крови в чаше. Лопается пузырь и поднимается пар, пахнущий чем-то таким старым, что это можно описать только как разложение.

Алая смесь кровей почернела. За ней нет ничего, кроме разложения — тьмы настолько плотной, что она угрожает самому существованию света. Я загипнотизирована этой тьмой, притянута к ней — потому что она кажется мне знакомой. Будто в ней скрыт секрет, известный только мне. Не обращая внимания на чёрноту этой кровавой смеси, я тянусь к ней. Никто не произносит ни слова, когда я опускаю пальцы раненой руки в жидкость. Кровь прилипает к коже, и, несмотря на то что она бурлит, на ощупь она не горячая.

Да, в этой крови есть что-то мое. Это потому, что в нее добавили моей крови, или потому, что меня зовет что-то еще?