– Ты кто? – тихо спросила чародейка.

– Мика я, – слезливым детским голоском ответил старик. – Не обижай меня…

Девушка устало поморщилась.

– Откуда ты?

– Не знаю, я заблудился… – Оборванец глянул на свои руки и вздохнул: – Смотри, какие они большие… А почему? Почему они большие? – Он поднял на Дженну блестящие от слез глаза. – Где моя мама? Я хочу к мамочке…

– Я отведу тебя к маме, – проговорила чародейка. Она махнула в сторону, откуда в ее сне появилась танцующая дева: – Пошли, там наша Мама…

Когда старик обернулся в указанном направлении, Дженна перехватила меч обеими руками и нанесла удар. Голова Мика покатилась по земле.

– Хорошая сталь, – прошептала девушка.

Окровавленный клинок тускло пламенел. Всполохи огня на металле мерцали сапфировыми оттенками. Чародейка тряхнула кистью, разжав пальцы и наконец выпустив рукоять.

Она упала на колени рядом с мечом и, закрыв лицо руками, беззвучно зарыдала.

Эпилог Некроманты

Эпилог

Некроманты

Через несколько дней ливень прекратился. Когда рассеялись тучи и небо расцвело ровной серостью, они осмелились показаться на поверхности. День был им не по нраву, однако выбирать не приходилось. Их дом пропал в пожаре. Сгорели деревья и травы. Затихла и мелодия, ласкавшая слух. Теперь поляну устилал лишь черный пепел.

Выжженный луг обрел цвет и зашелестел, будто ветер пробежал по сухим листьям. Тысячи бабочек выползали из своих укрытий. Они расправляли золотисто-бурые крылья и, шевеля длинными усиками, точно принюхивались. Казалось, в воздухе они почуяли сладкий аромат…

Медовый запах и гудящая песня встревожили утреннюю тишину. Небо потемнело, укрытое движущейся пеленой. И то были не дождевые тучи…

Издав плачущий возглас, бражники поднялись к облакам. И облака низверглись на них пчелиным роем. Тысячи встретились с миллионами. Насекомые столкнулись, смешались, взвыли.

Но что могли бабочки, лишившиеся моровой силы, противопоставить жгучему пчелиному яду? Отравленные мотыльки и часть пчел, расставшихся с жалами, серым снегом опадали под ноги белокурой девушке в дорожном плаще. Равнодушно ступая по безжизненным тельцам, она приблизилась к останкам их хозяйки.

Богинка растеклась по поляне, будто почерневший сугроб весной. Ее руки и ноги постепенно теряли форму. На лице уже не осталось черт, лишь зияли отверстия, бывшие когда-то глазами, носом и ртом. И из них пробивали себе дорогу тонкие стебли плющей. Растение разворачивало листья, упрямо стремясь к солнцу. Кое-где уже проклевывались алые бутоны.