– У меня нет ключа, – сказала она. Тем же тоном она могла бы сообщить, что ее родители умерли – глубина горя была беспредельной.

Мне стало жаль ее.

– У меня есть пара штук, могу дать.

– Нет, – тихо проговорила она. – Мне больше не надо. У меня был тот самый, но теперь его нет. Ничего нет.

Не могу передать то, что я испытал в тот момент – при виде ребенка, потерявшего единственный смысл жизни. Я не нашелся, чем ее утешить, да и было ли это возможно?

Вскоре она растянулась на кушетке и уснула. Когда пришла Медсестра-Птицелов, и я спросил, кто эта девочка и что здесь делает, она объяснила:

– Это Лилия, моя правнучка. Она была Искателем, как твоя сестренка. Но поиск закончился, и теперь она, бедняжка, никак в себя не придет.

Медсестра-Птицелов сняла со спинки стула плед, накрыла им девочку, затем присела рядом со мной.

– Слушайте, – не сдержал я любопытства, – а почему Асфодель так вас сторонится?

– Потому что сделал то, чего ему делать не следовало. – Медсестра-Птицелов сильно нахмурилась. – У людей это называется совестью и стыдом, не знаю, как это называется у ангелов. Сказать он ничего не может, гордости много, только вот бегает от меня, как черт от ладана.

– Он что, сделал вам что-то плохое?

– Косвенным образом.

Больше она ничего не сказала.

По каким-то причинам Лилия проводила в школьном медкабинете почти весь день – Медсестра-Птицелов забирала ее только на ночь. Когда девочка не спала, она сидела и безучастно смотрела то на стену, то на меня. От нечего делать я пытался разговорить ее, но она отвечала через раз, без охоты и односложно. Мне удалось узнать только то, что родителей у нее нет и, судя по всему, всю ее жизнь вплоть до аварии составляли сплошные ключи. Впервые я задумался об этом как о чем-то вроде болезни, и от души пожалел несчастного ребенка. Но ей от этого, понятно, лучше не стало.

Зато стало от другого. Обезумев от бестолкового лежания, я попросил Асфоделя принести мне какую-нибудь книгу, чтобы не растерять ненароком навыки Чтеца. Он воспринял это как симптом моего выздоровления, и в кои-то веки мрачная мина, воцарившаяся у него на лице в эти дни, немного рассеялась. Он принес мне небольшую стопку, и я, выбрав из нее роман Гезы Гардони «Звезды Эгера», начал читать.

Время от времени я отвлекался и смотрел на Лилию – чтобы, если она начнет засыпать, прекратить чтение и не мешать ей, так как после аварии, по словам Медсестры-Птицелова, со сном у нее стало совсем плохо.

Поначалу девочка никак не отреагировала на венгерскую речь. Сидя в своей обычной позе – прислонившись к стене и поджав колени к груди, – она просто смотрела прямо перед собой и время от времени грызла ногти. Где-то через полчаса я заметил, что она перевела взгляд на меня. Когда я отвлекся в следующий раз, то вздрогнул от неожиданности: Лилии не оказалось на месте, она переместилась на пол рядом с моей кушеткой и внимательно слушала.