— Хорошо, — выдавила Лив, чувствуя, как у неё перехватывает дыхание, словно невидимая рука сжимает горло.

— Ты настоящая драма-квин, — усмехнулся он, как будто всё уже было в прошлом, как будто только что не было сказано ничего, что могло бы перевернуть её мир. — Завтракай и собирайся. Мы не можем заставить Эрид ждать. А она терпеть не может опозданий.

Он поднялся. Ушёл к двери. Всё — как будто по тщательно отработанному сценарию: добрый, заботливый, взрослый. И всё же, когда он вышел, Лив вдруг почувствовала, что в комнате стало светлее, будто с неё сняли тяжёлый покров. Как будто ушла не только тень от его фигуры — ушло гнетущее давление, что-то тяжёлое и давящее, что висело в воздухе.

Она посмотрела на поднос. Фрукты. Чай. Всё идеально. Но ей не хотелось есть, кусок не лез в горло. Где-то внутри, в глубине, тело отказывалось расслабляться. Тревога не ушла. Только притаилась, как хищник перед прыжком, ожидающий своего часа.

***

Машина скользила по утреннему городу, отражения стеклянных фасадов дрожали на стекле, как призрачные воспоминания о несбывшемся. Лив смотрела в окно, не фокусируясь на пейзаже, лишь скользя взглядом по проносящимся мимо зданиям. Её отражение в тёмном стекле казалось чужим, незнакомым, принадлежащим кому-то другому. Усталое лицо. Тени под глазами, глубокие, как провалы, хранящие бессонные ночи. Она старалась не думать о том, как всё изменилось, о том, что прежней жизни больше нет и не будет.

Дориан сидел рядом, сосредоточенный, словно высеченный из камня, и не замечал её молчания, погружённый в свои мысли. Его профиль — безупречно спокойный, ни один мускул не выдавал внутреннего напряжения, скрытого под этой маской невозмутимости. Только его пальцы сжимали руль чуть крепче, чем следовало, выдавая скрытую нервозность, что-то, что было внутри.

Тишина была вязкой, как густой мёд, тягучей и обволакивающей, но в ней слышалось больше, чем в любой исповеди. Невысказанные вопросы, тревоги, тайны — всё это витало в воздухе, словно невидимые нити.

— Она важна для тебя? — спросила Лив вдруг, не успев остановить себя, слово вырвалось, как птица из клетки, не подвластная ей.

Он не повернулся.