– Это уже не так интересно. Он попал в опалу за то, что любил погреть руки там, где не следовало. Вдобавок его обвиняли в том, что он пытался привораживать исландских красавиц… Такая банальность! К слову, Йоун Арансон, последний католический епископ, был не ваш ли родственник?

– Именно так. К чему вы клоните, ваша честь? Раз моему предку отрубили голову на Скале Закона, будет только справедливо, если я последую его примеру?

Клаус Хедегор тяжело вздохнул и поднялся. Эйрик отметил, что, хотя съел он немало, вовсе не отяжелел и не разомлел.

– Я не злодей, преподобный Эйрик, каким вы, должно быть, меня рисуете. И судить вас, раз уж на то пошло, будут честным судом. У нас, в отличие от остальной Европы, не принято выбивать показания под пытками. Но нашлись свидетели, которые добровольно – я подчеркиваю, добровольно! – согласились выступить на стороне обвинения. Полагаю, ваши друзья и покровители епископ Скаульхольта и пробст Йоун Дадасон будут защищать вас. Надеюсь, их доводы будут убедительны.

– Ровно настолько, насколько вы захотите им поверить.

Эйрик неожиданно ощутил ужасную усталость. Клаус Хедегор не был плохим человеком. По-настоящему плохие люди встречаются редко. Он был обычным чиновником, спокойным, рассудительным, но вместо крови у него по венам текли чернила, а сердце билось точно, как метроном.

– Пожелай вы честного суда, вы выдвинули бы обвинения не только против меня, но и против вашей дочери Эльсе.

Клаус Хедегор предостерегающе поднял брови, но пастор все равно продолжил:

– Ведь это ее видели слуги, и ее обувь была испачкана, разве нет? Меня вы схватили лишь потому, что ваша дочь не вспомнила ничего, что делала ночью, и не смогла объяснить, почему ее туфельки вымазаны лошадиным навозом.

Судья разглядывал свои переплетенные пальцы. Он не злился – по крайней мере, Эйрик не чувствовал исходящей от него злости. Может, потому, что точно знал, кто управляет ситуацией.

– У вас нет детей, преподобный.

– Бог рассудит, – равнодушно отозвался Эйрик. – Вы же знаете, что меня не в чем обвинить. Нет ни единого человека, кто пострадал бы от моего – якобы – колдовства.

– В таком случае вам нечего опасаться, – с легкой улыбкой ответил судья.

Альвхейм

Альвхейм

Магнусу редко снились сны, а когда снились, он путал их с реальностью и очень страдал от этой размытой грани. Вот ты просыпаешься – но вынырнул ли ты в настоящую жизнь или все еще лежишь в кровати, обнимая жену? Временами Магнусу требовалось проснуться несколько раз, чтобы ощутить наконец свободу. Иногда из этого состояния его спасала Лауга. Она появлялась в его видении, как ангел, брала за руку и выводила наружу.