— Лиора Таль слишком бледна, — произносит Ривен. — Добавьте румян.

Он командует с невероятной серьёзностью, словно действительно разбирается, и невозмутимо подсказывает:

— Только не ярко-алые. Возьмите персиковые.

Горничные согласно кивают и начинают шуршать коробочками, перекладывать баночки и перебирать кисточки.

Я закатываю глаза.

— С каких пор мужчина разбирается в оттенках румян? — бурчу я, стараясь не шевелиться.

— С тех пор, как мои три дочери подросли, — отвечает он, — они стали требовать привозить краски и пудры из Цитадели.

Я фыркаю, пока кисточка касается щёк.

— Великолепно, — лениво заключает Ривен, когда горничные отступают, любуясь результатом. — Теперь вы выглядите так, будто идёте замуж, а не на казнь.

— Пока не вижу большой разницы, — отвечаю сквозь зубы.

Его губы дёргаются в подобии улыбки. Он поднимается, протягивает мне руку. И всё же, когда я принимаю её, пальцы оказываются тёплыми, не такими холодными, как я ожидала.

— Пойдёмте, лиора Таль. Мой брат не любит ждать.

Мы шагаем по коридорам, и я, желая поддеть Ривена, спрашиваю:

— И как же сиятельный защитник Истока собирается жить с мыслью, что его невестка — чистокровка?

— С трудом. С болью. Но таков выбор моего брата, — отвечает он без тени улыбки.

Я фыркаю. Конечно, не скажу ему правды. Пусть мучается.

Ривен бросает на меня взгляд — короткий, прицельный, как удар.

— И… вы слишком много себе позволяете.

— Я вас дразню.

— Я заметил. Я не могу идти против воли богов. Но моего отношения это не меняет. Наш отец умер, когда Рик был ещё ребёнком, и пришлось быть ему и братом, и отцом. Так что, простите, но я имею право беспокоиться.