– Что?

– Фрукт такой, из Дан Майара. Твердый.

– Да знаю я, что такое кокос! – взвился Луций. – При чем здесь сраный кокос?

– При том, что Мертвая Земля его грызет, – терпеливо пояснил Биола, – она не сжирает всего мага за раз, а очень медленно разъедает его, и пока она занята этим, она не растет. Не реагирует на магию извне. Я научился фиксировать ее в существующих границах!

Луций заложил руки за спину. Он вглядывался в лицо стоящего на коленях человека. Оно казалось ему смутно знакомым. Может, он пересекался с ним в кабаке или просто видел в городе. А может, и не знал его вовсе.

Байби был прав – а что делать-то? Луций всем нутром сопротивлялся идее приносить магов в жертву небытию, словно хтоническим богам древности, но ничего лучше он предложить не мог – и от этого скребло в горле злобой и беспомощностью. Даже если раскрыть правду о Мертвой Земле, даже если вынудить Эдес отказаться от Искусства, существующие язвы придется уничтожать единственным доступным сейчас методом – скармливать им магов. Если дать Барбусу время, возможно, он придумает что получше.

– Ты молодец, – негромко признал Луций.

– Ты погоди! Это мое первое изобретение. – Байби победно улыбнулся. Он торжественно поднял левую руку. Продемонстрировал ее, как гордый кузнец показывает свой лучший клинок. – А вот второе! Я пока не показывал его Арвине. Ну его к праху, еще примажется к моим открытиям. Дождусь лично консула. Так вот, – он нарочито медленно, хоть и подрагивая от нетерпения, принялся разматывать бинты, закрывающие ладонь, – как мы знаем, Мертвая Земля – это своего рода ядовитое пепелище, которое остается после использования магии. Я подумал о том, как еще это можно использовать, например, как создать Мертвую Землю намеренно и контролируемо. Вот как ты думаешь?

Луций изумленно уставился на него.

На языке упорно не вертелось ничего, кроме «как насчет никак, больной ты ублюдок».

– Не знаю.

– А я знаю! – воскликнул Байби. – Осторожно, не трогай, это опасно.

Он скинул бинты и показал свою ладонь. На ней, чернея густой, неестественно темной кровью, зияли глубокие открытые раны с вывернутыми краями. Луций сглотнул подкативший к горлу ком, вглядываясь в узор.

– Это же…

– Первая Печать! – гордо объявил Байби.

Луций приложил ладонь к губам, чтобы сдержать то ли удивленный вздох, то ли тошноту. Первая Печать – детская печать, которая не делала ничего. Барбус Биола и правда был гением. Простой символ Первой Печати он изогнул кругом и превратил его в тавро. Вечное, статичное. Луций разгадал ход его рассуждений и ужаснулся.