Он постучал по гладкому дереву, заколотил по нему кулаками и, наконец, ударился в него лбом. Он не хотел оказаться виноватым в том, что люди, которых он любил сильней всего и которые ради него готовы были пройти сквозь бурю, предстали перед Повелителем одни. Тогда он обрушит на них весь свой гнев.

Долгое время ничего не происходило. Десмонд бессильно прижимался к двери. Может быть, его прокляли вовсе не зря. Он не мог вспомнить за собой ни одного непростительного проступка – но он явно совершил его. Он оставил в беде тех, кто ради него был готов двигать горы. Он был здесь по праву, он заслужил проклятье.

Внезапно дверь отворилась и появился горбатый дэм.

– Ну, так я и думал, что ты снова явишься. Идем. Вернись туда, где тебе место.

Значит, снова в темницу. Шаркая, горбун двинулся вперед, и Десмонд захромал за ним по влажным, темным коридорам. Только сейчас он заметил, что его ступни покрыты порезами. К тому же руки и ноги онемели от холода.

– Мы все возвращались, – произнесло существо. – Рано или поздно.

Горбун провел его вверх по лестнице, затем вниз. Каменный пол становился то более гладким, то более неровным; стены сужались, затем снова расступались.

– Теперь тихо, – прошептало существо. Они вошли в тоннель, выстланный мягким темным ковром, – небольшое облегчение для израненных ног Десмонда. Он смотрел себе под ноги, с каждым шагом оставляя на полу пятна крови. Снова посмотрев вперед, он заметил слева открытую дверь. Из нее струился свет, красно-золотой мерцающий свет, приятно потрескивавший и обещавший тепло. Очаг. Десмонд так замерз, что этот свет притягивал его, словно зачаровывая. Десмонд остановился, а дэм просто побрел дальше. Не оборачиваясь.

Заглянув в комнату, Десмонд с облегчением обнаружил, что в ней никого нет. В открытом камине горел огонь, и тепло, исходившее от него, достигало Десмонда, стоявшего у двери, опутывая его и притягивая к себе. По стенам до самого потолка теснились полки, заполненные книгами с переплетами из кожи и ткани. В центре комнаты стоял круглый стол на тонких, изогнутых ножках, а на нем – каменная чаша. Рядом с камином расположилось единственное кресло, а перед ним на полу лежал мягкий ковер.

Десмонд невероятно устал. Он поднес руки как можно ближе к огню, насколько позволял жар, и ощутил, как парализующий холод медленно отступает. Он пошатнулся, облегчение было слишком сильным потрясением для его истерзанного тела. Только мгновение передышки – этого будет уже достаточно. Но он не осмеливался опуститься в мягкое кресло, он знал, кому оно принадлежало. Может, ему… тут его окатил обжигающий стыд. Как он, Десмонд эс-Йафанна, мог всерьез подумать о том, чтобы улечься на этот коврик, как собака?