– Абу, как могло случиться то, в чем я уверен: флот Алькема идет на север как союзник Эндэры? Патор лишится головы… неужто он допустил призыв иноверцев на войну против своих же, приверженцев Башни?

– Нам уже нечего терять и некого бояться, – буркнул Иларио, не глядя на Абу. – Это все тварь… Я хочу думать, что именно тварь окончательно изуродовала умы людские. Её позвали во имя войны, желая изменить рисунок границ и разделить пирог власти. Жажда росла, рассудок усыхал: тварь не подчинялась вызывавшим, но все более полно управляла ими исподволь, жрала их души и коверкала волю… Маджестик получил бумаги от паторов Турании и Галатора, объявляющие служителей Башни и даже род королей Эндэры – носителями тьмы, ереси и глубинного зла. Конечно, бумаги от патора Факундо тоже были отосланы…

– Дальше ясно, – усмехнулся Оллэ. – Я неплохо знаю святейшего молчуна маджестика, он и теперь вместо ответов промолчал дважды, но через посредников снабдил всех смутными надеждами, ни к чему его не обязывающими. Любимая игра Башни: победитель окажется прав и обретёт одобрение. Само собой, о равном отношении к сторонам и речи нет. Бертрану, а тем более его отцу, маджестик до сих пор не готов простить захват прибрежных земель, которые Башня полагала своими. Лучшие торговые порты, позволяющие теперь Барсе с долей нахальства называть Южное море – внутренним… особенно если эмират Риаффа не возражает со своего берега. Да, кстати уж: затянувшийся мир с Алькемом никого из последователей Башни не радует, тем более вне Эндэры. Наконец, стоит уделить внимание и блистательным замыслам некоего брата Иларио, жаждавшего извести ересь огнем и мечом. Они не исполнены, хотя обещали Башне обогащение, немыслимое и, пожалуй, сводящее многих с ума.

Иларио поморщился, кивнул. Ему ли не знать о собственных смелых идеях, яростно, фанатично навязываемых год за годом обладателям власти духовной и мирской? Даже Эспада, никогда не отличавшийся мягкостью нрава, постепенно пришел к намерению прирезать фанатика в багряной рясе, а не преуспел лишь из-за вмешательства Кортэ. Только они трое да вездесущий ветер и слышали, как Эспада надсаживал глотку – очередной раз он был несколько пьян, ведь так удобнее говорить все, что желаешь сказать, не выбирая выражений. К любимым блюдам праведника Иларио королевский пес причислял хорошо прожаренных младенцев, а чумную пляску смерти советовал сделать ритуалом обновленной Башни, выстроенной на костях…

– Прежний патор Эндэры и Тагезы покинул обитель, где провел почти два года в молитвенном уединении, – Иларио глянул в глаза Оллэ, не пряча досады. – Вряд ли божья помощь заметна в том, что четыре десятка служителей обители расстались с жизнью, когда Паоло внезапно направился в паломничество. Именно так сам он называет поездку в закрытой карете прямиком во владения маджестика и под охраной его людей. Говорят, скромный служитель Паоло после заточения ослаб телом, но окреп духом: исцеляет наложением рук и молитвою. Сделался свят, прорицает грядущее. Нет в том грядущем Эндэры, нет еретического и мерзостного Алькема, но есть великая Тагеза, которая милостиво уступает перевалы Понских гор Турании, а часть своих северных прибрежных земель – Галатору, давно желавшему заполучить порты вне островов. Еще Паоло отчетливо видит, как гибнут отступники на островах, как там сбывается замысел, созданный мною… Горят костры, ночь светла и всякое горло нераскаявшегося еретика захлебывается его же порченной кровью.