Оллэ выпил свежий настой росы на сотне трав и дюжине вялых, замерзших цветков… И мешком свалился с бревна. Раздавленное валом тьмы тело наверняка не сохранило ни единой целой кости. Тускло, остатками сознания, сын шторма отметил – вот Аше. Правда, видны только ноги маари, они топчутся и занимают полмира. Дикарка уцелела под гнетом тьмы, она вроде бы и не устала: визжит и прыгает, размахивает своим копьем, усыпанным росой самоцветов.

– Я нашла колдуна! Я нашла! Теперь берегитесь все, кто враг женщине-вождю и мне! Я выпью вашу кровь, слышали?

Оллэ горько усмехнулся, сочувствуя миру в целом и врагам королевы в особенности… А с ними заодно и загадочному колдуну. Нэрриха прикрыл глаза и позволил себе провалиться в короткий сон, более похожий на обморок.

– Не смей снова упоминать маяки, иначе в ответ я начну считать ступени деяний, – угрожающий тон звенел натянутым до предела раздражением и только чудом не лопался яростной злобой. – Мастер, иным ты посылаешь наказания и испытания по силам их, за что мне бремя невыносимое? Я слаб, я не могу воспринять сие.

– Сие – это которое именно… бремя? – безмятежно уточнил второй голос. – Ваш Мастер не имеет ни малейшего права наказывать и испытывать меня, иноверца. Однако же я страдаю болями в спине и шее, от переутомления у меня слезятся глаза, а мои люди сбились с ног, исполняя поручения неверных. О, маяки света истинного, почему я неосторожно упомянул о своем усердии в математике?

– Ибо грешен безмерно, – ласково и с отчетливой желчностью отозвался первый голос. – Хвастлив, заносчив, самоуверен, упрям, лжив… Если разобраться, Мастер не так уж и жесток, ведь ты еретик и значит, я не обязан исповедовать тебя. Тем более ежедневно, я бы не выдержал. Довольно и того, что ты бесконечно похваляешься. Ты не упускаешь случая… и я не упустил своего, едва услышал о даре к вычислению.

– Но что мне делать, так уж случилось: я исполнен смирения и сердечности, потому и не утаил по простодушию: да, я наделен немалыми достоинствами, а кое в чем и безмерно одарен, – охотно отозвался собеседник. Скрипнуло дерево: человек либо сел удобнее, либо переместил скамью. – Что еще? Я хитер, это достоинство. Я настойчив, это благо для меня и моей семьи. Я знаю себе цену, все так.

– Сидра хочешь?

– Как мелко искушаешь, воистину лишь неверный способен так пасть…

– Ничего себе мелко! Это не абы что, а напиток из Вольмаро, лучшего сорта, выдержанный и охлажденный.

Оллэ открыл глаза, проморгался и уставился в потолок. Точнее, в плотную ткань шатра, лежащую ленивыми складками безветрия. Оба голоса смолкли, зато в поле зрения возникли лица. Нэрриха прикрыл веки и разомкнул снова. Нет, слух, а затем и зрение, не обманывают: справа расположился любимый ученик – полнолицый Абу, южанин, которому не место в столице Эндэры, вздумавшей воевать. Слева, и это тем более невозможно, старательно изгоняет из складок у губ приветственную улыбку служитель Башни, тот худой рослый упрямец, что пытался самонадеянно обратить старейшего нэрриха в свою веру при первой встрече. Не преуспев, он наотрез отказался открывать ворота и впускать грешника в обитель к «праведному» брату Кортэ…