– Трудно проверить ваше утверждение. Ноттэ, клянусь маяками света, одолел того, кто вам был бы трудным противником. Одолел и погасил окончательно.

– И снова ложь. Уж конечно Ноттэ не исхитрился бы забрать раха и впитать такую прорву могущества. Наконец, исполнив невозможное, отчего он сам сгинул позже?

– Жажда быть обласканным на стороне победителей вынудила тебя предать веру, ты лишен света маяков в пустыне познания, ты ослеп… Увы, о мой бывший друг, душа моя истекает кровью. Ты был мне ближе брата.

– Да неужели? – фыркнул нэрриха, сраженный такой наглой и напыщенной ложью. – Абу, я сын ветра, но твои слова всегда звучали странно. Даже мне трудно найти в них ложь. Ведь все они – ложь, разного толка, в разной обертке… – Голос звякнул металлом: – Короче! Я устал от глупостей.

– Увы… о скорбь… о горькая утрата, – не унялся Абу. – Ты нарушил свою же клятву, однажды искренне данную моему отцу. А ведь ты многим обязан Алькему, – более деловито отметил Абу. Он не спешил, словно беседовал с другом за пиалой чая. – Увы, друг мой, увы… я все еще не вижу причин для вражды, я лишь ощущаю боль в душе. Здесь. И пусть жажда слыть победителем погнала тебя на север, в злую зиму, ненавистную тебе, в мир последователей Башни, пусть… Это минутная слабость. Неверные обольстили тебя! Презираемые тобою, дважды причинявшие тебе гибель в давние времена.

– Вернись к теме.

Изабелла услышала, как шипит сталь, покидая ножны. Как коротко и нервно смеется Абу… Вероятно, сталь коснулась его шеи, – предположила королева, и ей стало холодно. Аше все еще металась по шатру, круг оставался незамкнут. И время, выигранное Абу, все еще не обещало победу…

– Скорбный удел – бессмертие, – вздохнул посол Алькема. – Я сейчас говорил тебе о старой дружбе, чтобы пригласить вернуться на юг. Неужели подобное невозможно? Для тебя открыта свободная жизнь в той вере или этой, под гарантии моего отца или королей Эндэры.

– Слабая и глупая попытка.

– Я понял. Увы, я не умею завидовать бессмертию. Я видел много детей ветра, без сомнений, я любимейший ученик величайшего Оллэ… – Абу дождался хмыканья нэрриха и добавил, – среди людей. И я решил: лучше отдать единственную жизнь за идею, чем снова и снова умерщвлять идею во спасение червя личности.

– Я не друг тебе, еретик. Я смерть твоя! Расскажи всё, – в голосе нэрриха надтреснутым бубенцом звякнула злость. – Быстро!

Королева скрипнула зубами, снова ощутила на языке соленую слюну. Там, вне круга охраны, стал заметен клинок, – он проявился, как только по холодному лезвию потекла струйка крови. Нэрриха играл с жертвой, угрожая незащищенной шее Абу, но пока что он срезал лишь тонкий лоскут кожи.