Отдышавшись и очнувшись, королева снова стала воспринимать Оллэ далеким и едва различимым. Это было огромным облегчением: не сопровождать сына шторма в его безумном боевом порыве, уничтожающем жизни без счета и меры.

Изабелла нацелила обретенное с помощью Аше чувство крови на изучение всего поля. Негромко приказала, уверенная, что услышат и передадут. Лало не напрасно объявлен колдуном, он обеспечит доступность сообщения для короля или патора: надо укрепить левый фланг, Галатор копит в дальнем перелеске силы для удара. А ценных воинов конного авангарда следует вывести в резерв, незачем им гибнуть под огнем пушек Тагезы, на заклание довольно и дешевых наемников.

На поле завершалось перестроение, лучники и вооружённые пороховыми ружьями стрелки выходили вперед и втыкали колья, наспех обеспечивая себя защитой от атаки конницы. Лошади уже рвались в галоп, полыхая золотом разгоряченных, бешено бьющихся больших сердец. Кровь мешалась, смазывалась, брызги её летели все гуще и, кажется, жгли глаза…

Взор обратился к ближнему, спасаясь от волны жути, от зрелища стремительно темнеющей, гаснущей долины. Там, на поле боя, терялись во множестве отблески жизней-светлячков. Все они были людьми и все – или почти все – веровали в Мастера. Однако же не вытесывали камни деяний и не строили лестницу, ведущую ввысь, но лишь разрушали. «Как когда-то давно, – грустно подумала Изабелла, – в легендарные времена, породившие притчу о разделении наречий».

От притч мысль сразу повернула на темную тропку большой боли, и чутье нехотя, с трудом опознало место, где неподвижное тело Абу скорчилось у стены огненного тростника. Совсем близко, в недрах круга нездешнего, скользила Аше, различимая в тростнике лишь по следу волнения стеблей. По двум следам: на расстоянии вытянутой руки от маари крался Пабло, подобный зверю и столь же бесшумный.

– Он нашел тропу, – охнула Изабелла, впиваясь ногтями в руку, подсунувшую новую порцию травяного настоя. – Абу… То есть… Ах, не важно. Лало! Этот нэрриха нащупал путь.

– Опытный, – пробасил Лало у самого уха, используя для пояснения любимое словечко Аше. – Взрослый. Одна беда: злости в ём, что мучной пыли в нашем мельнике. Вона: аж вывертывается весь. Ну мы это, мы пособим ему. Ну, чтобы наизнанку и без возврата!

Королева снова стала моргать, щуриться, стараясь не упустить и малой детали происходящего рядом с Аше, в круге нездешнего. Вздрогнула, отвлекаясь и пробуя дотянуться до Оллэ. Он может помочь! Он справился с четверыми, что ему – пятый? Он наверняка сам желал бы защищать и беречь, а не уничтожать и стирать… Но, увы, сын шторма все еще пребывал в безумии упоения боем, он смотрел в ночь слепыми от ярости глазами, слушал гудение урагана и удалялся, поднимаясь по холму, сквозь ряды чужого авангарда, в панике бегущего прочь. Оллэ шел, не отвлекаясь на людей, лишь досадливо смахивая с пути подвернувшихся под руку, он крался, напружинив кривые когтистые лапы, к пушкам, выплюнувшим первые заряды, к вспышкам огня и грохоту разрываемого в клочья воздуха, к пороховым бочонкам, накопившим про запас невзрачную россыпь готовой смерти.