— Не могу-у, — выл он, — н-не мо-гу…

Вдруг он принялся бормотать что-то по-своему, причём икал, хрипел и поминутно всхлипывал. Толку от этого никакого не было, поэтому Джон решился: затаив дыхание, осторожно протянул руку и одним пальцем коснулся грязного лба Олмонда.

Виски сдавило, сердце заколотилось под самым горлом, но в остальном было вполне терпимо. Терпимо, да только без толку. Джон, морщась, пытался разобрать хоть одну связную мысль, однако перед ним был сплошной чёрный шквал. Кромешный ужас, неизбывное горе — будто в мучениях умирает кто-то близкий, без кого нельзя больше жить самому, будто всё, что было хорошего, светлого и доброго, закончилось навсегда, и отныне, до самой смерти будет только боль, и ничего, кроме боли… И за всё это Олмонд был в ответе. Он оказался сам себе и жестоким судьей, и палачом. Вереницей неслись перед мысленным взором Джона искажённые мокрые лица, распластанные, изуродованные тела, звучали крики, звенела кровавая сталь. Над этим клубилось что-то тёмное, огромное, как грозовая туча, но совершенно неясное. Больше образов не было: Джон прижимал ладонь к липкой коже Олмонда, но ничего не мог распознать. Наконец, он отнял руку и выругался.

— Ну? — спросила Джил.

— Эмоции только смог прочесть, — проворчал Джон. — Он… раскаивается.

— Да ладно? — удивилась Джил. — В чём он там раскаивается, интересно?

Джон пожал плечами:

— Убивал. Пытал. Поклонялся здоровенному кальмару. Мало ли что ещё делал. Я так понимаю, у него всю жизнь от валлитинара совесть была выключена. Теперь вон… навёрстывает.

Олмонд ревел в три ручья. Джил смотрела на него, посверкивая глазами, и кусала губы.

— Ещё подождём, — решил Джон.

Не ответив, Джил обхватила себя руками и покачалась с пяток на носки. Яростно почесала макушку. Прошлась взад-вперед, хрустя каменной крошкой, усыпавшей пол. Потом русалка сделала нечто, ошеломившее Репейника: подошла к Олмонду, села рядом, обхватила его голову руками и прижала к груди.

— Ну-ну-ну, — забормотала она, — уже всё, всё… Ну, будет… Большой мальчик, а расклеился… Тихо, тихо…

Джон, обалдев, наблюдал, как Олмонд рыдает в объятиях Джил, размазывая по её рединготу сопли и кровь.

— Ты по кому плачешь? — спросила Джил, заглядывая в лицо Олмонду. — По ним, да?

— Да-а, — всхлипнул тот. — По все-ем…

— Ты их убил, да?

— У-у-би-ил, — задергался Олмонд. — А-а-а…

— Теперь жалко?

— Да-а!

— Не знаешь, что делать?