Никто не собирался уступать, хотя оба мечтали об этом. Гонимые под давлением разногласий, приведших в разные комнаты, словно в тупик, они отвергали возможности слова, считая разговор законченным. Поставили точку и демонстративно вылили чернила, чтобы никогда не исправить ее в запятую и не дописать поскриптум.

Дойдя до крайности, уже сложно вернуться к началу и найти компромисс. Был ли он возможен, — спрашивал себя Торе. Не представляя себе пребывание в ином городе и стране, супруга не собиралась покидать Родину, находя в этом решении позорность изгнания во имя спасения. Слишком много преступлений пришлось совершить, чтобы остаться в Вилоне. Слишком высока цена загубленных судеб, чтобы согласиться на меньшее. Кроме того, еще одна жизнь, о которой Кармела пока не знала, оборвется в ближайшие дни. И когда Аэрин не выдержит допроса, а лишь наивный поверит в иной исход дела, не будет ни выбора, ни возможности покинуть пределы Эспаона.

Торе не знал, как сказать об этом, пока не стало поздно. Глядя в закат, он силился разглядеть тюрьму, ставшую последним пристанищем Аэрин. Где-то там, может статься прямо сейчас, несчастная девушка подвергается ужасающим пыткам. Кому, как ни ему знать, что она не заслужила такой участи. Из мутного омута памяти восстали увиденные ранее устрашающие картины обезображенных тел и пепелища на площади. Презирая самого себя, он согнулся, переживая муки совести. Опустившись на колени, Торе не смог удержать в себе слезы. У него не получилось ее спасти. Не удалось уберечь Кармелу от опасности. Что он за падший человек, ведомый лживыми мотивами, если из-за него гибнут люди? Куда бы он ни пошел, за ним последуют боль и безлуние!

Прервав его мучительные рассуждения, из глубины дома донеслась мелодия, наигранная на пианино, что стояло в спальне Кармелы. Очевидный посыл, как призыв к действию, вызвал у него нервную дрожь. Вслушиваясь в решительно-нежные переливы сонаты, пробуждавшие в нем яростный резонанс, он закрыл глаза, впитывая музыку. Несколько мгновений спустя он широко раскрыл их, будто вспомнив деталь, в корне меняющую его планы. Еще есть путь, пройдя которым, Торе завершит начатый круг.

Сбежав к парадному входу, он выскочил на улицу, где готовили карету к переезду.

— Отстегни коня! — Не своим голосом приказал Торе слуге, — Живее!

Едва дождавшись, когда закрепят седло, он запрыгнул в него, и помчал по столичным улицам, окрашивающимся в кровавые тона заката. И вновь он загонял себя ради цели, но теперь она не была иллюзорной или лицемерной. Продиктованный зовом чести, чистый как сама истина, перед ним подобно откровению открылся единственно достойный путь.