Руки сжались в кулаки. Сдавил этот кусок стекла так, что еще немного, и он рассыплется на миллион уродливых осколков, таких же, как и окружающая действительность.
Пески пытаются затянуть еще глубже, пользуясь тем, что не сопротивлялся, стоял, безвольно глядя на казавшуюся отвратительной статуэтку.
И они затянули его. С головой, полностью. Лишая кислорода.
Он просто отражение в чужих глазах, не более того. Заменитель, напомнивший о настоящих чувствах. Идиот, внезапно решивший открыться кому-то другому. Хозяйке, решившей использовать его еще хуже, чем все остальные. Играющей в свою жестокую игру, в которой он заранее был на проигрышных позициях.
Пусть она его и освобождает по неведомым причинам (может, хочет казаться самой себе оплотом благодетели, или еще что), но правило остается незыблемым — хозяевам верить нельзя…
Василисы не было долго. Она вернулась домой, когда часы уже показывали почти четыре. Какая-то измученная, но довольная:
— Ты не представляешь, сколько бумаг они заставили меня подписать! — щебетала она, устроившись рядом с ним на диване, — вдобавок нарвалась на своего лечащего врача, и он решил напоследок еще раз проверить все ли в порядке. Загнал меня в специальный сканер, в результате опять почувствовала себя больной курицей.
— Все в порядке? — отстраненно спросил он, ощущая неприятный, неживой холод в груди.
— Да, — с видимым облегчением ответила Васька, — теперь, наконец, все закончилось! И корсет, и весь этот Центр реабилитации остался в прошлом, куда я надеюсь больше не оглядываться.
Надо же, в прошлое не хочет оглядываться. Она ли это?
Ядовитые щупальца медленно шевелились в груди, ожидая своего часа.
Зло скрипнул зубами и, поднявшись на ноги, направился на кухню:
— Есть хочу.
На самом деле не хотел. Ни есть, ни пить, ни чего бы то ни было еще. Просто не мог сидеть с ней рядом, трясти начинало, и остатки выдержки рассыпались в пыль. Уже знал, что не сможет остановиться, что сейчас произойдет нечто некрасивое. Может и не сейчас, может до вечера дотянет при определенном усилии. Но разбор полетов неминуем. Больше молчать и делать вид, что все в порядке, он не станет. Хватит, наигрался.
— Я тоже, — Васька направилась следом за ним, и ее легкие шаги, раздающиеся за спиной, вызвали жгучую волну раздражения. Нет, до вечера точно не дотянет, сорвется прямо сейчас.
Что-то хорошее, что еще хоть как-то держало на плаву, билось в агонии, умоляло ее уйти, отступить, не попадаться под горячую руку, потому что последствия будут ужасными, но другая его часть, копившая отрицательные чувства, питающаяся ими, ликовала, представляя, что сейчас произойдет.