— Точно?

— Да.

— Ну смотри у меня, — строго погрозила она пальцем. Очень серьезная, сосредоточенная маленькая девочка в яркой пижаме со Снупи.

Я просто кивнул, так же серьезно, собираясь выполнить обещание. Руки разжимать не хотелось. Казалось, что если я ее не отпущу, то она останется здесь.

Не останется. Я знал.

Гад внутри скулил. Натурально скулил. И это тоже было впервые за все время нашего с ним «знакомства». Почему-то в этой палате Ксюша, которую я держал в руках, казалась реальнее той Ксюши, которая лежала под белой простыней, чьи руки были утыканы иголками, в чьих синих венах текла красная-красная кровь.

— Ставь уже, большой грозный парень, — положила девочка мне ладони на щеки. Холодные ладони. — Я рада, что мы познакомились, — повторила зачем-то она. — Ты — крутой.

— Это ты крутая, маленький гений, — я опустил ребенка на пол, сглотнул. Вязкий, кислотно-горький комок, продирающий до печенок.

Костя стоял прямо передо мной, опираясь на собственную кровать, скрестив ноги в лодыжках. На нем тоже была пижама — обычная, серая в темно-синюю полоску, очень мальчуковая. И он тоже улыбался. Кит тихо уговаривал плачущую теть Розу подняться, в правой руке сжимая поводок. А я только сейчас заметил в углу притихшего Крюгера. Пес очень внимательно наблюдал за всеми, грусть была написана на обычно хитрой лисьей морде. Реальная грусть.

— Давай, мужик, — Костя протянул мне руку, — Ксеня права, ты — крутой. Только она, — он кивнул головой в сторону Мары, — все равно круче, — лукавая улыбка растянула его губы. Я сжал протянутую ладонь и притянул мальчишку к себе. Пришлось нагнуться, чтобы обнять худые плечи. От него тоже пахло блинчиками и совсем чуть-чуть кофе. Такой домашний, свой запах.

— Да тут все круче меня, — усмехнулся в ответ. Непонятно как, но все же усмехнулся.

— Во-о-о-т, — назидательно протянул парень, — не забывай об этом. А еще о том, что ты теперь часть отеля, Волков. «Калифорния», конечно, странное место, но своих в обиду не даст. Надо только попросить…

— Попросить?

— Ага, — Костя стал совсем белесым, словно выцвел в один миг, только запах еще оставался таким же четким, таким же реальным. А мальчишка замерцал чаще, высвободился и шагнул к Шелестовой, почти бросаясь к ней в руки.

Киту все-таки удалось вывести теть Розу и Крюгера из палаты. Недовольное, тихое собачье ворчанье доносилось из-за двери, цокот когтей — стаккато по паркету.

Мара опустилась на колени, обняла обоих детей, спрятав между ними лицо. Она что-то быстро и сбивчиво им говорила. Быстро, сбивчиво и тихо. Оба гения прижались к девушке, стиснули так крепко, что я видел побелевшие костяшки тонких пальцев. Они теперь мерцали не переставая. Чистым, ярким, ослепительно белым. И плакали. Вздрагивали трогательно-тонкие плечи, дрожала сама Мара. Стало совсем невыносимо, так невыносимо, что захотелось сбежать, да что угодно, хоть повеситься.