— Их мать умерла… — прошептала хозяйка «Калифорнии». — Разбилась. И… и они уходят. Их тут больше ничего не держит, — она говорила спокойно, пусть и сбивчиво. И мне было невероятно сложно понять это спокойствие, поверить в него. Но девушка не притворялась. Она и правда была спокойна, хоть слезы и катились по щекам, оставляя дорожки. — Последняя нить порвана… Так легко. Они спрашивали о тебе, но я не стала звонить, — Шелестова теребила пуговицу на моей рубашке, шмыгала носом. — Побоялась, что помешаю… Как ты узнал?

— Саныч сказал, — ответил. Горло сжало и сдавило. Чуть ли не впервые на моей памяти.

А колючка была спокойна…

— Надо было все-таки позвонить. Не делай так больше, — попросил, поднимая лицо Мары за подбородок. Серые глаза напоминали небо этого лета — пасмурные, но чистые, омытые слезами.

— Не буду.

Она была спокойна.

А мне… не верилось в происходящее. Близнецы были всегда. Должны были быть всегда неотъемлемой частью отеля, частью Мары, теть Розы, Кита, меня, даже засранца Крюгера. Это неправильно, так не должно было случиться. Их мать должна была вылечиться, а Ксюша и Костя должны были очнуться, выйти из комы… Но… в этом мире так редко что-то бывает по правильному.

— Пойдем? — спросила Мара. — У нас осталось минут пять.

— Так мало… — потрясенно пробормотал я.

— Наоборот, долго… Они были в «Калифорнии» слишком долго, — девушка снова громко шмыгнула носом, толкнула дверь.

Ксюша и Костя улыбались задорными, светлыми улыбками, повиснув на здоровяке-Ките. Панк не плакал, но сдерживался явно с трудом. Теть Роза, закрыв лицо ладонями, сидела на стуле рядом с кроватью Ксюши. Большое тело вздрагивало от беззвучных рыданий. Всегда кокетливо завитые седые волосы сейчас лежали в беспорядке.

— Яр, — протянула ко мне руки мелкая, и я забрал ее у бугая. Она была такой легкой, в цветастой желтой пижаме, с наспех заплетенными все еще зелеными волосами, и такая… прозрачная. — Я рада, что мы с тобой встретились, — доверительно сообщила девочка. — А еще… Давно хотела сказать…

Она кокетливо улыбнулась, совсем по-девчоночьи кокетливо. Так, наверное, улыбаются только пятнадцатилетние девчонки — самоуверенно, дерзко, но все равно все еще дико наивно и по-детски. Это хорошие улыбки — чистые, задорные, удивительно, превосходно юные.

— Ты — красавчик, Волков! — мелкая звонко чмокнула меня в щеку. — Береги Мару, ладно? Она зануда и очень часто зазнайка, но она хорошая. У нее огромное сердце.

— Знаю, — улыбнулся я. Комок в горле стал просто чудовищных размеров, глушил голос. Я крепче прижал к себе девочку. От мелкой пахло блинчиками и клубничным вареньем. Видимо, теть Роза успела их покормить.