Угомонись уже.

«Зачем тебе такой Бог? Такой отец? Мы ведь оба знаем, что твоя ведьма ошибалась, и Он действительно жесток! Так может пора сменить власть?»

Я консервативен.

Я вгрызаюсь в Амбреллу все глубже и глубже, чувствую, как наливаются, распрямляются из-за проглоченного крылья, даже сломанные. Главное, чтобы кости нормально срослись, иначе придется заново ломать.

«Подумай, падший, Он ведь может забрать ее так же легко, как и в тот раз, стоит тебе что-то сделать не так - и все, прощай, Лис», - тварь просовывает руку в меня почти по локоть. Боль такая, что на миг я почти разжимаю пальцы, чтобы оттолкнуть ее от себя, но потом все же прихожу в себя.

Нельзя. Еще немного.

Кукла шипит и стонет, потому что сильнее разгорается мое пламя, потому что оно облизывает и пожирает все, до чего может в ней дотянуться. Жрет каждую смерть, каждую боль. Уверен, что по зданию на краю Москвы змеятся трещины.

«Ты мне надоел!» - ревет Ховринка бешеным зверем. А в следующий миг меня опять протаскивает спиной по полу. Валится на колени что-то тяжелое. Я понимаю что еще до того, как смотрю.

Спасибо, Отец.

Гвоздь ложится в руку как родной, плавит кожу, но это такая мелочь, по сравнению с кишками, готовыми вывалиться из разодранного сукой брюха, что я почти не ощущаю жжения. Успеваю зажать гвоздь в кулаке и отшвырнуть от себя ковчег прежде, чем его замечает Кукла.

Она идет ко мне, и я не пробую встать. Жду.

Тело твари теперь похоже на труп Алины: кожа совсем истончилась, почти просвечивает, позволяя разглядеть то, что происходит под ней. Зрелище странным образом завораживает своей неправильностью.

«Я буду жрать их обеих по кусочку. И твою бабу, и твоего ребенка, Аарон».

- У меня нет детей, - кривлюсь.

«А маленькая ведьма об этом знает? Буду наслаждаться их криками, лишу глаз, пальцев, сделаю с ними то, что ты сделал с моим телом».

- Свежо предание.

Она идет медленно, наслаждается сама собой. А мне хочется крикнуть, чтобы двигалась быстрее, потому что… потому что падают перья с крыльев, потому что кровь льется без остановки, потому что фигура суки становится все более и более размытой, а в ушах болезненный звон.

«Зря ты не веришь мне, зря все еще думаешь, что сможешь одолеть бога».

Ты не бог, ты сраный эгрегор. Пыль, как и сказала Эли. Я качаю головой и все-таки поднимаюсь ей навстречу, мерцаю, сжимаю в руках и всаживаю в шею гвоздь.

Снова прикасаюсь губами, ощущая жесткое, жестокое пламя.