Барроу решил, что дело всё-таки плохо. Он отошёл от занавески и открыл заднюю дверь, через

которую сюда проник. Открывшись едва ли на пару дюймов, дверь резким ударом была закрыта с

другой стороны, и он услышал, как поворачивается замок. Он застучал в дверь и услышал смех. Затем

телохранитель сказал: "Приятно вам провести время, мистер Барроу", и ушёл, не прекращая смеяться.

Барроу был из тех людей, что наделены умом, который в стрессовой ситуации работает

быстрее. Сейчас он работал стремительно, пытаясь найти то, что поможет ему предсказать характер

Лейлы, её возможное поведение. Когда он ещё носил форму, он участвовал в облаве на — прелестная

старомодная формулировка — дом терпимости. Девочки — не важно, сколько им лет, они всегда

"девочки" — проявили некоторое безразличие по поводу облавы, расселись на лестнице, покуривая и

приветливо болтая с молоденькими и легко краснеющими полицейскими. Барроу был поражён

выраженным отсутствием у них сексуальности; несмотря на разную степень раздетости, высокие

кожаные сапоги и хлысты, несмотря на девушек в школьной форме, в форме медсестёр и, что

смущало, в полицейской форме, дом всё равно производил впечатление рабочего места. Они сдавали

на прокат своё время, своё тело и свои актёрские способности, вот и всё. У него состоялся разговор с

высокой брюнеткой в длинном пеньюаре поверх другого элемента одежды, который при движении

угрожающе трещал. Она попросила у него прикурить, и пока они ждали, когда операция, которая по

какой-то причине остановилась, сдвинется с места, они потолковали о том о сём. Движимый неясным

этическим негодованием — он ведь, в конце концов, был полицейским и ещё верил в то, что его

работа служить совестью общества — он спросил у неё, почему она этим занимается. Она удивилась.

— Почему я этим занимаюсь вообще? Само собой, ради денег. Почему я это делаю именно это?