– Свежий взгляд шабиры вызвал у меня желание разобраться в предпосылках появления традиций и в причине их укоренения в нашем обществе. Не скажу, что шабира абсолютно права, но в её размышлениях я увидел зерна истины. – Голос Хёска звучал натужно, иногда дрожал, порой приобретал оттенки хрипловатого баса.

Чувствовалось, что Хёск уже устал объяснять советникам, почему отказался от обвинений против шабиры. При каждом новом вопросе демонстративно вздыхал, закатывал глаза и со стуком переворачивал песочные часы. Минуты, отведённой на ответ, не хватало, и верховный жрец глотал слова и всё чаще посматривал на Иштара: допрос прекратить мог только он.

Сидя на возвышении, Иштар с отстранённым видом взирал на изваяние своего прадеда и поглаживал пальцами лакированные подлокотники кресла. Казалось, он забыл, что в соседнем зале скоро соберутся представители дипломатических ведомств, желая выслушать из первых уст рассказ о противостоянии шабиры и верховного жреца. И совсем не думал, что Хёску не мешало бы передохнуть перед важным выступлением и настроиться на определённый лад.

Чтобы избежать вмешательства извне, Ракшада почти на месяц прекратила связь с внешним миром. Корабли стояли на рейде, не имея права выйти в море либо пристать к причалам. Краеугольные Земли питались слухами, которые просачивались из других государств Лунной Тверди, однако ни один официальный источник не мог опровергнуть их или подтвердить.

Вчера вечером Иштар снял запрет на передвижение морского транспорта и приказал выплатить компенсацию за простой кораблей. Иногородние жители, приехавшие посмотреть на казнь шабиры, с восходом солнца покинули столицу. Но по улицам до сих пор вышагивали военные патрули и прохаживались служители храмов.

Хёск всю ночь трудился над речью и хотел обсудить её с Хазирадом. Теперь, поглядывая на листы с текстом, понимал: речь придётся переписать, иначе послы забросают его вопросами, как сейчас забрасывают советники.

– Здесь шабира, – прозвучал от порога голос караульного.

Малика пересекла зал. Подождала, пока мужи потеснятся и за низеньким столом освободится место. Усевшись на пятки, покосилась на верховного жреца. Его присутствие не показалось ей странным: недруга, пусть и поверженного, нельзя выпускать из поля зрения.

– Шабира пришла попрощаться, – сказал Иштар. – Вечером она отбывает на родину.

– Я остаюсь, – промолвила Малика и ощутила во рту горечь. Запах лайма, напомнив о тюрьме, вызвал в желудке неприятное брожение.

– Вчера ты изъявила желание уехать.

– Я передумала, – произнесла Малика и, опустив руки на колени, сжала кулаки.