Я отметил, что ворота сорвали с петель, но ничто не наводило на мысль о сражении, и я заподозрил, что убийц, учинивших побоище, пригласили в дом как гостей.

– Кто это сделал, господин? – спросил один из моих копейщиков.

– Мордред, – удрученно проговорил я.

– Но Мордред мертв! Или при смерти!

– Он обманул нас, – сказал я, ибо другого объяснения придумать не мог. Талиесин предупреждал меня – и я боялся, что бард был прав. Мордред умирать и не собирался; напротив, он возвратился и обрушил военный отряд на свою собственную страну. Он, верно, распустил слухи о своей скорой смерти, чтобы люди почувствовали себя в безопасности, а сам между тем планировал вернуться и перебить всех копейщиков, что дерзнут ему противостоять. Мордред вознамерился раз и навсегда избавиться от докучной узды, а это значило, что после бойни в Дун-Карике он отправился на восток, к Саграмору, или, может, на юго-запад, к Иссе. Если, конечно, Исса еще жив.

Мы сами во всем виноваты, корил себя я. После Минидд-Баддона, когда Артур сложил с себя власть, мы решили, что Думнонию защитят копья воинов, верных Артуру и его наставлениям, и что Мордредово самоуправство обуздать несложно, ибо копейщиков у него нет. Никто из нас не предвидел, что Минидд-Баддон приохотит короля к войне и что Мордред так преуспеет в сражениях, что привлечет под свое знамя собственных копейщиков. Теперь у Мордреда были копья, а копья – это власть, и первое проявление этой власти я видел перед глазами. Мордред опустошал владения людей, поставленных ограничить его вседозволенность, – людей, что поддержали бы Гвидровы притязания на трон.

– Что будем делать, господин? – спросил Эахерн.

– Поедем домой, Эахерн, – промолвил я, – поедем домой.

Под «домом» я разумел Силурию. Здесь мы уже ничего не сможем поделать. Нас только одиннадцать, и у нас нет ни тени шанса добраться до Саграмора, чьи силы сосредоточены далеко на востоке. Кроме того, Саграмор отлично позаботится о себе и сам, без нашей помощи. Небольшой гарнизон Дун-Карика оказался для Мордреда легкой добычей, а вот оттяпать голову нумидийцу – задача посложнее. Не надеялся я и отыскать Иссу, если тот еще жив, так что нам оставалось лишь возвращаться домой в бессильной ярости. Ярость эту трудно описать. В сердце ее таилась холодная ненависть к Мордреду – ненависть беспомощная и мучительная, ибо я сознавал, что не могу сей же час, без промедления, отомстить за этих людей – за моих людей. Мне казалось, я их предал. Меня терзало чувство вины, а еще ненависть, и жалость, и невыносимая печаль.