Стратегос скрестил руки на груди.

— А разве Иосиф вдруг взялся за черный пифагоризм и снюхался с адинатосами? — спросил он холодно.

— Ай-ай-ай, это ведь детали, повод найдется всегда.

— Детали! Если у нас нет права защищаться от какоморфии, так давайте сразу сдадимся!

— Никто не сдастся. Я говорю лишь о том, что таким образом мы рушим традицию и создаем новую. Но вправду ли она придется нам по нраву?

— Как мудро говоришь, прямо шапки долой — вот только одна безделица: а есть ли у нас другой выход? — рассердился Лапидес. — Столько веков спокойствия, с последней Войны Кратистосов, стало быть, данное положение мы считаем извечным. Однако никакой Бог нам его не гарантировал. Нужно сражаться. Образ мира всегда — лишь отражение актуального соотношения напряжения между Силами.

— Да-а, — зевнул Якуб. — Странно только, что все мы, кто с этим здесь соглашается, либо старые враги Чернокнижника, либо союзники Ведьмы. Что за совпадение! Хе-хе-хе.

— Утром у меня было совместное посольство от Урджанны и Анаксегироса, — сказал Бербелек. — Станем вести с ними переговоры и завтра. Да и другие приплыли не только затем, чтобы выслушать пустые обещания. Они присоединятся.

— Конечно, — согласился Якуб, всматриваясь в кончик своей старательно заплетенной бороды. — Если увидят, что ты побеждаешь. Присоединятся к победителю, да.

* * *

После ухода крыс на короткое время они остались одни. Портэ заглянул в кабину, но, едва открыв рот, чтобы спросить о завтраке, перехватил взгляд господина и сбежал, отступив в глубоком поклоне, только седая голова мелькнула в приоткрытых дверях. Аурелия сама собрала посуду и пепельницы за гостями.

Стратегос отворил широкий иллюминатор, впуская холодный воздух, и с тяжелым вздохом уселся в самое большое кресло, ноги в кожаных юграх выставил на середину гостиной.

— Я говорила искренне, — сказала Аурелия, пригасив курительницу. — Ты должен поднять лунный стяг, кириос.

— Рано, рано, — пробормотал он. — Пока что я слишком слаб. Они испугаются имени Иллеи.

— Подходящее время не наступит никогда, ты никогда не затмишь ее настолько, что это перестанет иметь значение.

— Рано.

— Люди начинают догадываться, эстлос. Зайдар меня распознал. Как знать, что он там себе придумывает.

— Я поговорю с ним. Вечером. — Иероним потянулся так, что затрещало кресло. — Антидектес?

— Спит, лег на рассвете. А будет нужен?

— Кто следующий?