— Но, — он вдохнул поглубже и тоже рассмеялся, — не за что! С Луны, да? Ты выиграла, я бы в жизни не догадался. Хотя, с другой стороны, Элькинг ведь писал… Ах, но, собственно, что ты желаешь получить в награду, эстле?

— Я уже говорила, что я не —

— А это интересно, поскольку голову дал бы на отсечение, хм, ну вот скажи, сумеет ли дулос изображать человека свободного перед тем, кто свободен воистину? Не был бы он тогда дулосом. Но я хотел спросить кое-что —

Оба обернулись на внезапный звук плевка за их спинами. Тремя ступенями выше сидел на пятках высокий измаилит в черном бурнусе, один из тех пустынных воинов, переданных под командование Бербелека Марием Селевкидитом. Лицо почти скрыто, грязная труфа плотно обернута, лишь голубые глаза блестят в щели. Черный тюрбан сидел криво, из-под него выбивались сальные волосы. На коленях измаилит держал старый кераунет с чрезвычайно длинным стволом, покрытый матовыми инкрустациями, здесь и там складывающимися в арабские слова. Из-за пазухи торчала рукоять канджара. Мужчина сунул туда руку, вытащил и кинул в рот, меж витками труфы, высушенные листики какого-то растения. Жевал их и громоко сплевывал. Руки — густо татуированы, ногти больших пальцев выморфированы в роговые когти.

Эстлос Ашамадер молча кивнул Аурелии. Они снова взошли к Святому Кругу, обойдя черного бедуина.

Кикур взял Аурелию под руку. Та удержалась, чтобы не выдернуть локоть. У него такая холодная кожа… Провела пальцами по предплечью мужчины, нажала на мышцу, ощущая структуру кости там, внутри, — теперь она его вела, к ее шагу он подстраивал свой. Они были одного роста.

— …на улицах все еще опасно, но я не хожу один, собрал людей, чтобы те помогли в спасении Библиотеки, и если хочешь — Урч! Забахай! — если ты не уезжаешь отсюда сегодня, эстле, а ведь не уедешь?

— Нет, пожалуй, нет, не думаю.

— Ты не представляешь, что здесь творилось во время осады, я был бы крайне рад твоему обществу, пусть даже на один вечер, увидишь, что после купели и в чистой одежде я напоминаю человека. Расскажешь мне все о Луне, может, я даже тебе поверю, ха!

— Не поверишь, но так даже лучше.

— И пусть! Селинунтов Госпициум лежит в руинах, я живу при дворе приятеля, у северных цистерн. Где ты —

— Во дворце наместника.

— Ах! Ну да. — Остановившись у руин портика Библиотеки, он поднял к губам ладонь Аурелии. Звякнули браслеты. Прижимая губы к горячему запястью, смотрел прямо в глаза луннице. — Быстро же стучит твое сердце.

— Не льсти себе, наша кровь всегда быстрее.

— Ускорится еще сильней.

Улыбались уже оба. Чем легче тон и чем шутливей слова, тем больше правды в улыбке и морфе тела. Теперь все решает уже мельшайший трепет ресниц, полувздох, шелест шелка и солнечный лучик, дрожащий на изгибе ее груди.