Хрустальный Флореум Иезавели Ласковой был возведен в 599 году Александрийской Эры текнитесом Бараксидом Пеулипом, опиравшимся на комментарии Провего к Аристотелевым «Оптическим исследованиям», а также истинную Эвклидову «Теорию зеркал», Архимедов трактат «О глазе и свече» и разнообразные произведения учеников Провего по математической и физической оптике. Флореум состоял из ста шестнадцати больших залов, стены и свод которых были хрустальными зеркалами небывалой чистоты и гладкости. Геометрия их взаимного расположения и архитектура света, пронзающего Флореум, были обсчитаны Бараксидом и его софистесами таким образом, чтобы внутри каждого из залов его границы оставались незаметны для человека — бесконечность отражалась в бесконечности. Они входили и выходили в залы сквозь прогибы и отверстия меж зеркалами, маскируемые игрой сияния и ярких отражений.

Во Флореуме всегда царил летний полдень: железный купол отрезал доступ настоящим солнечным лучам, свечение исходило из другого источника. Стеклянной межзеркальной гидравликой непрерывно текли потоки ослепительного тумана: водяного пара, преморфированного к Форме Света. И пусть Флореум не пострадал во время осады Пергама, через столько-то веков ни одна неживая Субстанция не могла противостоять распаду и деградации. Треснуло некоторое число зеркал, уничтожая иллюзию дюжины лугов. Кикур показывал Аурелии один из таких залов: мир расколотый, сколиоза света и видимости — протягиваешь руку, и рука исчезает, появившись, скрученная в неправдоподобной какоморфии, на сотне далеких горизонтов. Кикур показал ей и луга, где хрустальная гидравлика была повреждена, где, вероятно, треснули невидимые стеклянные трубы. В час сумерек, когда холодная тень опускалась на железный купол Флореума, и разница температур приводила к временному напряжению конструкции, проявлялись крохотные повреждения в стекле, и над светлыми лугами, на цветы, бабочек, птиц и теплую землю, прямо из небесной бесконечности изливались облака текучего блеска.

Он предостерег ее, что нельзя взглянуть на него и не ослепнуть, — но что ослепит риттера Огня? Она взглянула. Свет выползал из ниоткуда, из невидимого отверстия в воздухе — робкая личинка, сжатая в кулак рука ангела Солнца. Аурелия вошла в ее хватку. Кикур крикнул ей вслед. Она раскрыла рот, втянула Туман в легкие. Слишком большой экстаз, чтобы назвать его болью. Повернулась к Ашамадеру. Тот прикрывал глаза предплечьем. Она подошла к нему, женщина-феникс, крепко обняла, сияние вытекало изо всех ее пор, поцеловала — золотистое сияние вырвалось меж их сомкнутыми губами. Там впервые соединились их тела, в великом свете, в облаке влажного огня.