Заскрежетали железные ворота, фургон въехал на подворье дворца. Свет десятков высоких окон и наружных пирокийных ламп сумел, наконец, пронзить волны тумана. Хоррорные соскочили на землю, от мраморных ступеней бежали слуги в черно-красных ливреях. Когда отворили дверку и придвинули ликотовые ступеньки, в городе внизу колокола святыни начали бить десятый час; звук долетал сюда низким, сдержанным, источенным темной влагой. Очередная воденбургская ночь тумана и камня.

* * *

Господин Бербелек иронично скривился своему отражению в золотом зеркале, переложил пирикту в левую руку, поправил манжеты белой рубахи и черного кафтана, мысленно сосчитал до четырех и после этого вошел в Зал Предков.

Неурги поклонились все вместе, словно объятые единой морфой. Он вежливо качнул им пириктой. Никто из герольдов или придверных его не объявлял; господин Бербелек уже был из тех, чей приход оглашается лишь глухим стуком, внезапной тишиной, испуганным шепотом. Он знал этот шепот, это была его корона, его черный антос: «Кратистобоец, Кратистобоец, Кратистобоец».

— Эстлос.

— Эстлос.

В Зале Предков, под предков взглядами — с темных парсун — прошел официальный ужин, после они сразу же перешли в более камерный салон на втором этаже, уже только они двое: господин Бербелек и князь Неург. На ужине вокруг стола сидело более двадцати аристократов — и господин Бербелек мгновенно понял, по какому принципу они были подобраны, пусть даже ему и не представляли всех их по имени, их морфа (эти огненно-красные волосы!) была слишком очевидна: князь пригласил на ужин с Кратистобойцем своих ближайших родственников. Господин Бербелек ел под внимательными взглядами двух дюжин Неургов. Те улыбались, разговаривали друг с другом, обменивались сплетнями, а на самом деле поглядывали на него — украдкой и мельком. Сомнений у него не было. Те, кто с ним говорил — а во время ужина с каждым из них он успел обменяться несколькими фразами, — говорили о делах банальных и незначительных. Но именно так и исследуется Форма: она чище всего в бессодержательности.

Господин Бербелек сидел на почетном месте, одесную князя, занимавшего кресло во главе стола. Справа же от Кратистобойца размещалась княжеская внучка, бледнолицая Румия Неург. За четыре с половиной года, что прошли со времени предыдущего визита в воденбургский дворец, она успела вырасти из дикой девчонки в серьезную, сдержанную женщину. Ее кожа, не знавшая солнечных лучей, ее волосы как гневный пламень, ее аскетичное платье с закрывающим грудь корсажем, черные напальники — внешне все отличало ее от Алитэ, однако именно туда, к дочери, поплыли первые ассоциации господина Бербелека. Медленное изменение, что происходит у нас на глазах, совершенно незаметно: мы меняемся вместе с изменяющимся. А вот когда в памяти нет межевых состояний, тогда становится явственен истинный контраст. Он вспомнил ту Алитэ, которая сопровождала его во время прошлого визита во дворец Неургов, как она заснула в дрожках и как пришлось ее, спящую, переносить в кровать…