— О чем думаешь, эстлос?

— Наверное, это признак приближающейся старости — когда прошлое начинает побеждать настоящее, — покачал он головой.

Румия замерла с ножом над лососем.

— Я тоже помню, в тот год замерз весь Рейн, перед отъездом вы проведали нас, эстлос, с дочерью и сыном. Ох, прошу прощения.

— Авель, да.

— Прошу прощения, прошу прощения, я сожалею.

Он взмахнул рукой с платком, вытер губы.

— Нет повода для сожалений. Меня всегда удивляла эта форма. Что, собственно, кроется за подобными выражениями сочувствия? Ведь не сочувствие же само по себе, к нему способны лишь самые близкие, с кем нас единит Форма. Тогда дело в утешении страждущего? Или в оказании уважения? Но кому? Умершему? Чужой человек приходит и говорит, как ему жаль; в то время как я знаю, что ему не жаль. И это ведь в миг такого напряжения чувств: после смерти, во время похорон, кремации. Удивительно, что не доходит до мордобоя над могилами. А собственно — если подумать — такое точно понравилось бы Авелю, как разновидность посмертных почестей. Мхммм.

Она дотронулась до его руки.

— Я всего лишь хотела извиниться, что заставила вас вспомнить Авеля.

— А зачем бы за это извиняться? Отчего бы мне избегать воспоминаний о нем? Разве он был преступником, человеком злым, малым и подлым?

Тогда она слегка усмехнулась, склоняя голову.

— Нет, эстлос. У него была великая мечта. Он рассказывал мне…

— О чем?

— Я подумала: сын таков, каков и отец.

— Скорее, наоборот, — пробормотал чуть слышно господин Бербелек.

В салон на втором этаже пирокийная инсталляция не доходила, слуги внесли туда масляные лампы и подсвечники, в камине горел огонь, трещали пережевываемые пламенем полешки. Господин Бербелек и князь уселись в креслах, повернувшись в полупрофиль к очагу, от которого расходились горячие волны. Окна закрыты тяжелыми портьерами. Вавилонский ковер скрадывал шаги слуг. Свет не достигал противоположной стены, там, в углах за эгипетскими амфорами и парадными франконскими доспехами, росли мясистые тени. Дулос подал аристократам трубки, те раскурили их. Смесь была из пажубы, гашиша и того нового сибирского зелья. Минуту они молча выдыхали дым.

Забытая слугами кочерга торчала меж поленьями в камине, медленно накаляясь, — князь потянулся и с шипением отдернул руку. Господин Бербелек склонился, неспешно вынул кочергу, кожа руки даже не покраснела.

— Ах да. — Князь положил ногу на ногу. — Поговаривают, что Лунная Ведьма влила тебе в вены Огонь, эстлос.

Господин Бербелек провернул на коленях пирикту, мертвые глаза фениксов ослепительно засияли в блеске живого огня.