— Может, всего лишь растопила в них лед, — засмеялся он. — Но нет, это неправда. Там каждый дышит пиросом, пирос горит под веками. Это их очищает, каким-то образом выжигает все лишнее, чрезмерное, неокончательное, случайные мысли, чувства и черты, пурифицирует тело и морфу. Порой из-за этого они кажутся наивными, как дети, порой же — как дети жестокими.

— Говорят, у тебя там есть дом.

— Хм?

— На Луне.

— Она подарила мне имопатр… немного земли. Когда-нибудь, в полнолуние, покажу тебе, эстлос, где.

— Ты осядешь там?

— Спрашиваешь меня о планах? — Господин Бербелек снова засмеялся. — Но ты ведь знаешь, князь. Даже газеты пишут об Эфирном Флоте. Будет большая война с адинатосами.

— Будет не будет, — пробормотал Неург. — И знает ли кто — когда? Через год, два, десять, через век. Ты же сам рассказывал нам, как трудно уговорить на что-либо больше двух кратистосов за раз. И кто сумеет предвидеть, когда подуют благоприятные политические ветра? Да и к тому же: не справятся ли они со всем без тебя? Столько кратистосов, сама Иллея, — а те разговоры, будто тебе придется войти прямо в арретесову Форму, это было бы чистое самоубийство, хуже, чем самоубийство, потеря самого себя, и когда бы, эстлос —

— И в чем же ты сейчас пытаешься убедить меня, милый мой князь?

Эстлос Неург странно поглядел на Кратистобойца, щурясь за бледно-зеленым дымом.

— Тебе известен «Гимн Падающих» Гвидона Кордубчика?

— «Падая, вижу, как небо становится от меня все дальше…»

— Верно. «Не тот владеет, кто рождает, и не тот — кто рушит. Владеет тот, кто может разрушить».

— Но это неправда. — Господин Бербелек процедил дым меж зубами. — Владеет тот, кто сумеет воспротивиться разрушению со стороны всех остальных.

Князь пожал плечами.

— Так или иначе, они теперь знают, что они не в безопасности; не в безопасности, пока ты жив.

— Ох, это-то я понимаю. Мои хоррорные только-только перехватили очередного покушающегося.

— Боятся — а значит, у тебя есть власть. Ты не кратистос, но можешь встать против них, точно ровня.

— Ну давай не преувеличивать —

— Выслушай меня, эстлос. — Князь отложил трубку и перегнулся в кресле к господину Бербелеку, красные волосы пиросно засверкали в проблеске танцующих языков пламени. — Со времени, как мы получили свой ленн, мы пытаемся уберечь наши крохи независимости, балансируя меж Силами; и так век за веком. После всякой подвижки равновесия нам снова приходится отыскивать возможность независимости. Порой за это приходилось платить, например приняв Форму Григория Мрачного. Доныне пытаемся от нее очиститься, возможно, это удастся слегка ускорить за счет текнитесов калокагатии. И все потому, что окончательной целью является свобода. Спросишь, что оно такое, эта свобода? Вольность выбирать Форму. Понятно, аристократов из невольников мы не сделаем — однако мы можем увеличить максимальное разнообразие между обычными людьми.