— Я знала, что ты не поймешь.

— Я понимаю, что он твой отец.

Фелисити наконец смотрит на меня; ее лицо залито слезами.

— Он не хотел ничего такого. Он любит меня. Он так говорил.

— Фелисити…

— Это ведь кое-что значит, правда? Кое-что значит…

Она подавляет рыдания, прижав ладонь ко рту, как будто стараясь поймать горестные звуки, затолкать их обратно…

— Отцы должны защищать своих детей.

Глаза Фелисити загораются. Она тычет в меня пальцем.

— Ты такой большой знаток в этом? Скажи-ка, Джемма, как твой отец может защитить тебя, накурившись опиума?

Я слишком потрясена, чтобы ответить.

— Ведь его именно поэтому нет здесь сегодня? Он вовсе не болен. И прекрати притворяться, что все прекрасно, когда ты отлично знаешь, что это не так!

— Но это совершенно другое дело!

— Ты просто слепа! Ты видишь только то, что тебе хочется видеть! — Она обжигает меня взглядом. — А ты знаешь, каково это — ощущать себя бессильной? Нет, конечно же, не знаешь. Ты ведь у нас великая Джемма Дойл. Ты владеешь силой, ты захватила ее всю, разве нет?

Мы еще долго стоим на месте, бешено глядя друг на друга, не говоря ни слова. Фелисити не имеет права нападать на меня вот так. Я ведь пытаюсь помочь. Но сейчас я думаю лишь об одном: что никогда больше не захочу видеть Фелисити. Я молча поворачиваюсь и начинаю спускаться по лестнице.

— Да-да, иди! Исчезай! Ты постоянно то приходишь, то уходишь. А мы вынуждены торчать здесь. Думаешь, он будет любить тебя, если узнает, кто ты такая? Да ему на самом деле на все плевать, кроме того, чего ему хочется!

Я не понимаю, кого она имеет в виду — Саймона или моего отца. Я спускаюсь вниз, а Фелисити остается в тени на верхней площадке лестницы.

Бал закончился. В дверях суета. Подъезжают экипажи, все прощаются, желая друг другу доброй ночи, гости шагают по бальному мусору — конфетти, крошки, забытые танцевальные карточки, осыпавшиеся лепестки цветов… Джентльмены чересчур пылко целуют руку миссис Уортингтон, их голоса звучат излишне громко. Жены подталкивают их вперед вежливо, но решительно: «Наша карета уже ждет, мистер Джонсон!» За ними тянутся следующие. Кое-кто из молодых людей мечтательно смотрит в никуда, успев влюбиться за время бала; другие уносят с собой разбитые сердца, оставив в особняке разрушенные надежды, и на их лицах дрожат напряженные улыбки…

Персиваль спрашивает, можно ли ему как-нибудь приехать к нам с визитом. Саймона я не вижу. Похоже, Миддлтон просто сбежал, даже не попрощавшись.