— Конечно, — стонет Энн. — Если меня саму не выгонят сию минуту…

— Не могла бы ты сказать ей, что я видела Храм? Прошлой ночью, на балу, у меня было видение.

— Ты видела Храм?!

— Три девушки в белом показали мне дорогу к нему. Скажи ей, что как только она будет готова, мы вернемся в сферы.

— Скажу, — клятвенно заверяет меня Энн. — Джемма…

Ох, только бы она не начала все сначала! Мне этого не выдержать.

— А ты не расскажешь обо всем… обо мне… Тому?

Если Том обо всем узнает, не представляю, кого он возненавидит больше — Энн или меня.

— Не беспокойся. Твоя тайна умрет со мной.

Мне не хочется возвращаться домой. Состояние отца стремительно ухудшается, он требует опиум, любое обезболивающее, чтобы избавиться от терзающей его боли. Том сидит перед дверью его спальни, положив длинные руки на согнутые колени. Он небрит, под глазами залегли темные круги.

— Я принесла тебе чаю, — говорю я, протягивая ему чашку. — Как он?

Будто отвечая на мой вопрос, отец за дверью стонет. Я слышу, как он мечется, кровать поскрипывает под его весом. Он негромко рыдает, вскрикивает… Том сжимает голову ладонями, словно пытается выдавить из черепа все мысли.

— Я потерпел неудачу, Джемма. Я его предал.

На этот раз я готова поддержать брата.

— Нет, Том, это не так.

— Может, мне не следует быть врачом.

— Конечно, следует! Энн считает, что ты будешь одним из лучших психиатров Лондона, — говорю я, надеясь приободрить его.

Так тяжело видеть брата — нетерпимого, высокомерного, непреклонного Тома — в таком раскисшем состоянии… Он ведь единственная постоянная величина в моей жизни, пусть даже и постоянно раздражающая.

Том глуповато ухмыляется.