– Беспокойный какой, – укоризненно произнесла она. – Лежи уж…

Когда добрались до дома и уложили тело на стоявший во дворе стол, на котором еще утром проходила трапеза, мамаша заявила:

– Первым делом обмыть нужно. Давайте ребята, разденьте его. Да не бойтесь, смелее.

Однако бывшие соратники топтались около тела, не решаясь до него дотронуться. Тогда мамаша, скомандовав, чтобы принесли два ведра воды, взялась за дело сама. Она сноровисто стянула джинсы, куртку, майку, и на мертвеце остались только ситцевые трусы. Все столпились возле трупа. Тело Шурика было молочно-белым, только на шее и кистях рук присутствовал загар. Восемь пулевых отверстий: две дырки на груди, три на животе, одна в паху и еще две в каждой из ног, совершенно не кровоточили. Вид у них был такой, словно некто вбил в тело большие заклепки. На лице покойного застыла гримаса легкого недоумения, смешанного с грустью. Казалось, его мускулы вот-вот шевельнутся, губы дрогнут, веки откроются.

– Как живой, – заметил Славка.

– Ага, – подтвердил Валька.

Мамаша макнула в ведро губку и провела ей по телу.

– М-да, – хмыкнула она.

– Чего? – спросил Толик.

– Тело-то вовсе не окоченело, – сообщила она, – и даже не холодное.

– Так жарко же на улице, – пояснил Картошкин.

– При чем тут – жарко? Жарко ли, холодно, все равно труп должен закаменеть.

– Ерунда, – отозвался Картошкин. – Вовсе не обязательно.

– Много ты понимаешь!

– А вдруг он живой? – предположил Славка. – Ведь парень-то был не прост. И других оживлял, – он покосился на Картошкина. – Если уж других мог, то и себя подавно.

Толик засмеялся:

– Интересное наблюдение. «И себя подавно…» Каким же это образом? Сам себя!.. Ну, сказанул!

– А чего… Вот хоть взять тебя…

– Я вовсе не умирал! Просто был в долговременном обмороке. И никто меня не оживлял. Сам восстал из гроба, – он хмыкнул. – А потом, посмотри. Восемь дырок в нем. По крайней мере, пять – смертельны. Вон живот – как решето.

– А крови-то не было! Да и раны вроде как затянулись. Ты сам внимательно посмотри.