Иван еле передвигал ноги. Больше всего в данный момент ему хотелось устроиться в тепле, вытянув ноги к огню, и выпить чашку обжигающего чая с сахаром, сдобренного рюмкой коньяка или водки.
Наконец достигли картошкинского подворья. В сумраке почти ничего не видно, однако Иван различил – забор отсутствовал. Но это были еще не все разрушения. Мамаша минуты на три куда-то исчезла и вернулась с «летучей мышью» в руке. Она высоко подняла горящий фонарь, и Иван увидел: дом хоть и стоял на месте, однако основательно скособочился на одну из сторон, готовый вот-вот сложиться, точно книга.
– Н-да, дела… – удрученно произнес Толик. – Теперь в дом и не войдешь. Страшно. А вдруг завалится.
– Его работа, – неопределенно сказала мамаша.
– Кого его? – не понял Картошкин.
– Дружка вашего.
– Какого еще дружка?
– Да Шурика.
– При чем тут Шурик, мать? – удивился Картошкин.
– Да уж при том! Его работа!
– Какая работа?
– Да гроза… Наводнение. Так-то он отплатил за наше гостеприимство.
– Что ты такое говоришь? Как же он мог грозу устроить?
– Да уж мог! Знаю я…
– Нет, мать. Не выдумывай. Ты уж совсем из него черта делаешь.
– А кто же он, если не черт?! Неужели не видели, как он из гроба поднимался. На кладбище-то… И грозу эту устроил. Я, откровенно говоря, была о нем лучшего мнения. А он вон что учинил. Ладно, все прошло. Нет его больше, и слава Богу.
Иван еле держался на ногах. Он кое-как добрел до своего дома. К его радости, хозяйка, предвидя, в каком виде он явится, нагрела воды. Иван скинул с себя грязную одежду, из последних сил помылся и бросился в постель.