И вдруг Ал увидел, что «красавчик Кларк Гейбд» куда-то исчез. Вместо него сидел растерянный и даже чем-то напуганный мужчина.

Неоновые лампы продолжали вовсю гореть, но Артем сам как-то померк, стушевался. Он лег грудью на стол и посмотрел на снизу вверх.

— Как ты его высчитал, Ал?

Тут растерялся Ал:

— Кого?

— Горского этого, Карла Антоновича…

— Никого я не высчитывал! Говорю, любопытство одолело. С детства я такой, пытливый, любознательный… Чаще на свою голову…

Ал сделал вид, что ему смешно, но Александр Александрович веселье не разделял. Продолжая смотреть на Ала снизу вверх, он сказал:

— Не морочь голову. Не парь мне мозги! Видать, запал он тебе. А иначе чего приперся? Вон, даже Ваньке позвонил…

Артемьев вновь откинулся на спинку кресла и продолжал в упор разглядывать Ала. Но странное дело, в его глазах не читалось никакого подозрения. Наоборот, он смотрел открыто, с живым интересом, в то же время думая о своем.

— Шура, ты меня, конечно, извини, но я тебя не понимаю.

— А и неважно, — он небрежно махнул рукой, — главное, я тебя просек. Тихо, не суетись! Понимаешь, Ал, все этого Горского видят, все с ним радостно раскланиваются, бегут ручку пожать, хотя он никогда руки не подает, и только ты первый обратил внимание, что здесь что-то не так… Лихой ты мужик, Ал, лихой. Слава про тебя не зря ходит… И что забавно, сразу ко мне пожаловал… Молодец!

— И за что я на такой комплимент нарвался?

Артемьев не ответил. Схватил бутылку, плеснул чуть ли не половину бокала и махом выпил.

— Кха!

— Будь здоров, Шура.

— И тебе помогай Бог.

— Давно я хочу разделаться с Карлом Антоновичем, — тихо сказал он, — да все людей подходящих не было…

— Ты мне толком можешь объяснить?!

— Объясню! Все тебе, Ал, толком объясню.