Дома, почти ничего не поев, легли спать. Вставать надо было очень рано, и опять в дорогу. Кроме того, Ала ждал очень странный визит…
Глава 10
Глава 10
«Соломенный Дворец»,
30 октября 1855 года.
Наступление нового месяца для материалиста ничего не значит, ибо ничем не отмечено в видимой природе.
А мне наступление месяца придает бодрости…
Октябрь хотя по имени и соответствует музыкальным гармониям, но меня встретил не совсем приятно. С наступлением его я слег. Но по милости Божией я оказался сильнее болезни. Вот уже сижу и пишу. Мне не хотелось бы возбудить в тебе опасения и печали. Кажется бы, довольно, что я сам не опасаюсь и не печалюсь. Даже медик посещает меня, но ничем не поит, не пускает кровь и не делает мази.
Теплою одеждою я запасся и ежели буду в силах выходить, то, наученный опытом минувших годов, не буду себя закупоривать, а встречу лицом к лицу морозы и не стану прерывать пешие прогулки. Надобно признаться, что старею: ибо до пятидесяти лет шуба была мне сущим бременем.
Но до хвороб ли мне? Обоз с домашним скарбом прибыл недели с две назад, по первым заморозкам. Благо морозы ударили ранние, и прибытие ускорилось. Всем устройством занимается управляющий Карла Антоновича, веселый Ермолай Филиппович. Сам он вятский, говорит презабавно, из унтер-офицеров, сподвижник моего несчастного друга по Крымской кампании.
По его рассказам, жизнь у него была бурная. Служил матросом, ходил в Турцию, попал в плен, бежал. Как я понял, разбойничал с какими-то итальянцами, снова попал в плен, на этот раз к самому Карлу Антоновичу. Тот, заприметив земляка, отпустил его, дал денег и отправил на родину. И надо же такому случиться, под Севастополем их судьба свела сызнова. Ермолай Филиппович попал под командование фон Берга. Тут уж он к нему припал и в дальнейшем ни на шаг не отлучался. Карл Антонович, выйдя в отставку, забрал его с собою в Петербург…
Прости меня, дорогая Мария Евграфовна, все моя минувшая болезнь сказывается. Вот сижу и мучительно напрягаюсь, а рассказывал ли я тебе о своей долгой переписке с Карлом Антоновичем? Как Мишель мне поведал об ухудшении его здоровья, о том, как сам он пенял на столичную суету, желая уединения, тишины и покоя. Тут я напомнил ему о сибирских его корнях и, с согласия Серафима Аристарховича, предложил, как обитель, «Соломенный Дворец». После долгих размышлений и бесед с Мишей, а Мишель — уговорщик знатный, после изучения планов «Соломенного» и карт местности мой друг наконец дал согласие на переезд в родные края.