И то дело, добровольный переезд лучше, чем под конвоем. Но отправится он сюда тем же многострадальным путем, что и мы, грешные, через Вятку, Екатеринбург, Тюмень… Других дорог из России в Сибирь нету.

Правда, деликатнейший Карл Антонович, изучив рекогносцировку «Соломенного», категорически отверг предложение жить в самом «Дворце», дабы не стеснять своим присутствием хозяев, а решил обосноваться во «Флигеле». И то, до той поры, пока сам не определится со своим местоположением. Человек, мол, он не бедный, сам в состоянии себе дом построить Архитектора он уже подобрал. Это, как ты понимаешь, моя дорогая, твой покорный слуга.

Теперь одна забота, привести в достойный вид «Флигель». Прежде он был усадьбою Соломиных и местом моего обитания, пока возводился «Дворец». Сейчас его называют «Флигелем», и в голову никому не приходит считать его усадьбою.

Дом приличный, о восьми комнатах, там тепло и уютно и в дожди, и в стужу. Ермолай Филиппович все бегает ко мне с рулонами бумаг. Мечтается ему сделать перепланировку дома на манер петербургских апартаментов Карла Антоновича, я его увещеваю, мол, городское жилище и деревенская обитель по задачам и функциям разные. Вряд ли его хозяин собирается устраивать приемы, поскольку бежит от суеты. Для праздников же вполне сгодится «Соломенный». Куда там! Говорит, одних ковров пять сундуков, все надо развесить. Под ковры у него проходят и гобелены, и милейшие шпалеры, вывезенные еще из Греции и Италии. Кое-что он показывал, таская на себе эту невероятную тяжесть ко мне на второй этаж. Ермолай Филиппович презанятный человек. Испытав ужасы турецкого плена, он, однако, большой поклонник Востока, особенно Турции. Любит щеголять в красной феске, даже если на нем сюртук, по дому ходит исключительно в расшитых золотом шлепанцах с загнутыми носками и с удовольствием курит кальян. Еще прибавь к сему портрету черные нафабренные, острыми концами вверх, усы, не приведи Господи в сумерках с ним столкнуться, — вылитый осман. Прислуга так его за глаза и зовет — Турок. Но надо отдать ему должное, управляющий он от Бога. Все у него ладится, все рассчитано по минутам, и я не заметил, чтобы артельные рабочие и их десятники на него досадовали. Сами спешат выполнить любое поручение, заглядывают ему в глаза, счастливы от любой похвалы. Клянусь, завидую подобному таланту, ибо я, строя «Соломенный», намаялся с теми же самыми людьми.

Он и меня очаровал. Мало таскал ковры ко мне, поведав, сколько узелков должно умещаться на квадратном вершке, дабы определить ценность самого ковра. Ермолай Филиппович чуть ли не каждый вечер был около, отпаивая меня восточными ароматными настоями, ведя веселые беседы, что и способствовало моему скорейшему выздоровлению.