Добровольно уйдя из жизни, он сохранил имя верного сталинца незапятнанным. Следующая волна чисток и репрессий не коснулась тех, кому покровительствовал этот человек. В тот раз беда обошла семью Лабушевых стороной. Но незадолго до войны вороньими крыльями она постучалась и к ним в окно. Неожиданно из семьи ушел отец, бросив их с матерью. Это оглушило Константина Павловича (тогда еще просто Костика) настолько, что он даже не мог заплакать. Стоял под дверью в спальню и слушал рыдания матери, закрывшейся внутри. К нему подошел дед, обнял внука, сказал:

– Поплачь, Костик! Поплачь! Сегодня можно… Сегодня даже нужно… А завтра мы снова станем мужчинами. А мужчинам, сам понимаешь, не к лицу распускать нюни.

Странный сон, всколыхнувший воспоминания, оставил в душе неприятный осадок. Смутное ощущение. Предчувствие. Константин Павлович прошел на кухню. Поставил на плиту чайник. Потом, в хрущевскую оттепель, он нашел в обнародованных расстрельных списках фамилию отца. И стала понятна тихая горечь слез матери, чахнущей прямо на глазах. Она так рано ушла из его жизни, что он уже не помнил ее лица. И обида на деда, утаившего от него правду, прошла не сразу. Как он мог? Зачем? Зачем испачкал память об отце позорным клеймом непутевого? Не сразу, но все же смог понять, что дед просто хотел сохранить отца для него, Костика, живым…

Послышался скрежет когтей по деревянному полу. В кухню заглянул Малыш.

– И тебе не спится? Отчего же, вроде бы не старик? – кивнул ему Константин Павлович.

Пес наклонил голову набок, будто прислушиваясь к его словам.

– Все понимаете, только сказать не можете, – потрепал он овчарку по загривку.

Шумно вздохнув, тот ткнулся влажным носом в ладонь, требуя новой ласки.

– Ну, что, полуночник, будем делать? – обратился к нему Константин Павлович.

На часах было за полночь.

Встряхнувшись, пес запрыгнул на кресло.

– Ишь ты, барин! А голый пол тебя уже не устраивает? – пожурил он собаку, но тут же вспомнил: – Извини, я и забыл, что вы там все сплошь «фоны» да «бароны»! Немцы, одним словом…Тогда, может, и чайку… с медом, а? – и усмехнулся в усы.

В ответ на его замечание пес громко, со вкусом зевнул и положил морду на лапы.

– Не хочешь? Ну и ладно! А я вот себя побалую! – сказал Константин Павлович, снимая с плиты закипевший чайник. – Но, смею надеяться, побеседовать со мной ты не откажешься?

Взгляда желтоглазого, с долей презрения, совсем не собачьего, заваривая чай, Константин Павлович не заметил.

Послышался скрежет когтей по деревянному полу. В кухню заглянул Малыш.

– И тебе не спится? Отчего же, вроде бы не старик? – кивнул ему Константин Павлович.