Пес наклонил голову набок, будто прислушиваясь к его словам.

– Все понимаете, только сказать не можете, – потрепал он овчарку по загривку.

Шумно вздохнув, тот ткнулся влажным носом в ладонь, требуя новой ласки.

– Ну, что, полуночник, будем делать? – обратился к нему Константин Павлович.

На часах было за полночь.

Встряхнувшись, пес запрыгнул на кресло.

– Ишь ты, барин! А голый пол тебя уже не устраивает? – пожурил он собаку, но тут же вспомнил: – Извини, я и забыл, что вы там все сплошь «фоны» да «бароны»! Немцы, одним словом…Тогда, может, и чайку… с медом, а? – и усмехнулся в усы.

В ответ на его замечание пес громко, со вкусом зевнул и положил морду на лапы.

– Не хочешь? Ну и ладно! А я вот себя побалую! – сказал Константин Павлович, снимая с плиты закипевший чайник. – Но, смею надеяться, побеседовать со мной ты не откажешься?

Навстречу неслись, мелькая один за другим, фонари. Ночное шоссе стелилось под колеса пожиравшему дорогу «хаммеру». Родион вел машину почти не глядя, на «автомате», размышляя над бестактностью друга. Надо же ляпнуть такое? Куда подевалось наше хваленое чувство такта? Неужели, влюбившись, люди и впрямь глупеют? Потянувшись было за сигаретами, лежащими на пассажирском сиденье, курить расхотел.

Он признался Виктору в своей любви еще на первом курсе. Тот принял его чувства к Анне Дмитриевне с уважением, без истерик («как ты мог, ты же мой лучший друг»!) Достойно. Правда, и сейчас, да и тогда тоже, продолжает считать это блажью, которая обязательно когда-нибудь пройдет. Один Ванька знает, насколько он влюблен. Мельком Родион глянул в зеркало заднего вида, и хорошо, что никто не увидел этого его взгляда.

Когда появились настоящие деньги, он хотел выкрасть свою Снежную Королеву, увезти куда-нибудь в Эмираты. Запереть во дворце посреди пустыни. Завладеть ее телом, душой. Подчинить себе ее волю. Получить ее сердце. Он хотел разрушить мир, в котором она жила, и подарить ей совершенно новый. Она могла бы заново родиться в его объятиях. Познать настоящую любовь.

Это были темные желания, по-детски глупые, жестокие. Он уже и сам не понимал, кто он. Добрый ангел-хранитель, призванный оберегать семью Лабушевых, или лживый, изворотливый демон, коварно ждущий своего часа? Иван один понимал.

Он признался Виктору в своей любви еще на первом курсе. Тот принял его чувства к Анне Дмитриевне с уважением, без истерик («как ты мог, ты же мой лучший друг»!) Достойно. Правда, и сейчас, да и тогда тоже, продолжает считать это блажью, которая обязательно когда-нибудь пройдет. Один Ванька знает, насколько он влюблен. Мельком Родион глянул в зеркало заднего вида, и хорошо, что никто не увидел этого его взгляда.