- Они ещё могут их принести, — вкрадчиво ответил офицер. — Самоубийство — сложная штука. Важно не вспугнуть птицу-феникса, когда она вздумает вспыхнуть.

- Вы — кто? Как ваше имя? — Овод, наконец, тоже понял: что-то не так; его собеседник совсем не походил на обыкновенного полицейского, даже облечённого властью над коллегами.

- Я — защитник этих людей, — офицер вновь обернулся на ДК. — Я защищаю их от вас! — Его голос набирал силу.

- Мы тоже хотим, чтобы они — жили, — седовласый отступил на шаг от собеседника. — Мы — уж точно им не враги.

- Чтобы они жили? — офицер, как будто не веря услышанному, выбрался из-за укрытия, хлопнул дверью автозака, надвинулся на Овода. — Нет, мы здесь не за этим. Мы не защищаем их от огня; огонь — свят! Мы защищаем их от вас! Мы даём им выполнить ими задуманное. Мы выжидаем, когда они наберутся решимости чиркнуть спичкой!

- Вы ждёте, когда они совершат самоубийство? — переспросил Овод. — Да вы помешались! Я, как старший по званию, а также на основании полномочий, делегированных мне Особым Комитетом, отстраняю вас от несения службы. Я арестовываю вас. Командование операцией беру на себя. Приказываю вам сдать оружие!

- Я бы рад отдать тебе его, человек, — офицер страшно улыбался. Его лицо начало светиться изнутри. — Но я так долго служил своему господину с оружием в руках, что теперь, чтобы лишить меня оружия, тебе понадобится отрезать мне и руку.

Офицер повернулся боком к Оводу, и Павел увидел то, чего уже давно ожидал и боялся: ножны меча, слегка ударявшие огненного по ляжке, каждый раз, как он делал шаг.

Меченосец — один изящным движением руки — выхватил меч из ножен, приподнялся на носки, выполнил какое-то быстрое танцевальное па, крутанулся вокруг своей оси.

Все замерли — как будто удостоились побывать на репетиции первоклассного балетного танцора — и вот-вот разразятся аплодисментами. Всё это было так стремительно, так мимолётно: отточенные движения, тонкий звон лезвия, разрезавшего воздух; а потом — что-то в диссонансе с этой гармонией. Что-то мерзкое. Какое-то бульканье, клокотанье, звук падения сгнившего яблока на замёрзшую землю.

Под ноги чумоборцам подкатилась голова Овода.

Его глаза были широко раскрыты — они выражали изумление, какое не часто выпадает на долю стариков.

Тело седовласого, ещё несколько секунд, удерживалось в вертикальном положении, будто размышляя, в какую сторону завалиться. Из чисто обрезанного горла крохотным весёлым фонтанчиком била кровь. Такая красная, такая густая, что ни секунды не верилось в её натуральность.