Но ведь не всегда было так.

В 1937 году в этой комнате дома номер одиннадцать по набережной Бурбон, где он сидел теперь, произошло много событий. Тогдашний Париж все еще был городом удовольствий, он игнорировал слухи о грядущей войне и дышал воздухом прелестной наивности. Люди чувствовали себя легко, а жизнь представлялась бесконечной и беззаботной.

Разумеется, это не соответствовало истине. Жизнь не была ни бесконечной, ни беззаботной. Но тогда казалось, что в ближайшее время — лето, месяц, год — ничто в мире не изменится.

Через пять лет Париж охватит пожар, и их игрушечное чувство вины, которое и есть настоящая невинность, исчезнет навсегда. Они провели здесь множество чудных дней и ночей; когда Льюис вспоминал об этом, его сердце болело от ощущения утраты.

Мысли его вернулись к недавним событиям. Он думал о нью-йоркской выставке. Серия его картин, посвященных трагедии Европы, снискала блестящий успех среди критиков. В семьдесят три года Льюис Фокс прославился. В каждом художественном обозрении появлялись статьи про него. Почитатели и покупатели выросли за одну ночь, как грибы. Они жаждали приобрести его работы, поговорить с ним, пожать ему руку. Разумеется, признание пришло слишком поздно, расцвет его творчества давно остался позади. Пять лет назад он навсегда отложил кисти. Он стал зрителем, и его триумф походил на пародию. Он наблюдал этот цирк на расстоянии, и его раздражение усиливалось.

Когда из Парижа пришла телеграмма с мольбой о помощи, он обрадовался возможности выскользнуть из окружения идиотов, в восхищении таращивших на него глаза.

Теперь он сидел в сумеречной комнате, глядя на неторопливый поток машин через мост Луи-Филиппа; усталые парижане возвращались домой сквозь снежные заносы. Гудели сигналы, автомобили чихали и кашляли, а желтые противотуманные фары цепочкой огоньков тянулись вдоль моста.

Катрин все не шла.

Вновь повалил снег, большую часть дня нависавший над городом. Его хлопья шуршали по оконному стеклу.

Поток машин перетекал через Сену, Сена текла под потоком машин, темнело. Наконец он услышал внизу шаги и перешептывание с консьержкой.

Это Катрин. Да, это Катрин.

Он поднялся. Он смотрел на дверь и представлял себе, как она отворяется, пока она на самом деле не отворилась; воображал фигуру Катрин в дверном проеме.

— Льюис, дорогой мой…

Она улыбнулась ему — бледная улыбка на еще более бледном лице. Она выглядела старше, чем он ожидал Сколько лет прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз? Четыре или пять? Аромат ее духов был все тот же, и это постоянство почему-то успокоило Льюиса. Он легко поцеловал ее в щеку.