И голоса кричали при воспоминаниях о том, что перемещалось в одиночестве.

Колодец вибрировал и содрогался от криков и воя, издаваемых их искаженными ртами. Их разрушенный ужасом разум превращался в кашу и пепел. И эти суда становились гробами. Люки захлопывались, водоросли накрепко опутывали их. А белые пальцы царапали сатин и шелк…

— Господи Иисусе, — воскликнул Гослинг. — Ты в порядке?

Все посмотрели на Джорджа.

Гослинг потряс его.

И Джордж понял, что рот у него широко раскрыт, глаза выпучены, а сам он безмолвно кричит. Но потом все кончилось, он снова стоял на плоту. И не было ничего, кроме множества брошенных судов и кучки людей, желающих знать, что с ним случилось.

Но он не мог им сказать. Он смог лишь произнести:

— Я… в порядке.

Никто, конечно, не поверил, и еще долгое время после того, как другие отвели от него глаза, Поллард наблюдал за ним. Он явно знал то, чего не должен был знать, но такова была особенность этого места. Это было как-то связано с вибрациями. Ибо чувствительные люди слышали то, чего не имели права слышать. И возможно, Поллард услышал тот его крик, неслышный для всех остальных.

И возможно, все они засыпали бы его вопросами касательно этого маленького эпизода, но их внимание было занято другими, более важными вещами.

— Взгляните на это, — произнес Маркс. — Видели? Там, у самой границы тумана.

Они увидели. Какая-то гигантская, расплывчатая фигура прошла под водорослями. А может, и сквозь них. Колоссальная, светящаяся форма поднырнула под остов старого трехмачтового брига и исчезла из виду.

— Что, черт возьми, это было? — воскликнул Гослинг.

Возможно, они хотели, чтобы Кушинг дал им какое-то рациональное, научное объяснение, но тот лишь произнес:

— Я не знаю… но, надеюсь, оно не вернется.

3

3

— Хочу есть, — произнес Менхаус. — Я уже не помню, каково это, не хотеть есть.

Сакс счел его слова забавными.

— Ага, только взгляни на себя. Ты уже потерял несколько фунтов. И неплохо выглядишь. Только представь, как клево будешь выглядеть через пару месяцев или через год…