Натянув перчатки – как будто, чтоб не делать отпечатки – Бесцеля, покряхтывая, спустился в закрома великорусской живой словесности. Задача у него была простая. При помощи каких-то специальных инструментов он выкручивал животрепещущие русские слова, поговорки, пословицы и всякие другие русицизмы, тайком увозил за границу, а оттуда привозил чёрт знает что – англицизмы всякие, американизмы, которые вставлялись в зияющие дыры и прорехи. Так, например, вместо хорошего, крепкого слова «творческий» появилось словечко «креативный». Вместо «премии» – «бонус». Вместо «терпения» – «толерантность». Прекрасное русское слово «приятель», в котором звучит нечто приятное, заменилось каким-то идиотским словечком «бойфренд», в котором содержится «бой», а не дружба. Или взять самобытное слово «летучка»; люди быстренько слетелись, решали какие-то вопросы и разлетелись, потому что – «летучка». Нет, надо было это слово заменить на какой-то дурацкий «брифинг». Или взять вот это слово – «разделение». Звучит раскатисто и ясно. Нет, надо подменить заморской финтифлюшкой – «дифференциация». Но и это ещё полбеды. Потихоньку стали подменять целые предложения. Вот, скажем, «петрикор». Что за хреновина? А это, ежели по-русски, «запах земли после дождя».

Толстяк, откровенно сказать, и сам не очень понимал, на фига ему все это нужно делать. Только внутренний голос подсказывал:

«Так надо, парень! Надо! Только так мы сможем разрушить язык богов! Дело трудное, конечно, только ведь и гонорар – не кот наплакал! Ты главное – не суетись. Работай аккуратно, осторожно. Сейчас, пока тепло, «лето красное» можно поменять на «лето грязное». А поближе к декабрю «Деда Мороза» можно будет заменить на «Санта Клауса».

Этот внутренний голос Бесцелю не только удивлял, но и пугал – точно магнитная лента крутилась в башке. И ничего он поделать не мог с этим голосом – приходилось только покоряться и опять за непонятную работу приниматься. А работа, между прочим, тонкая, ювелирная. Толстый Том вспотеет на пять рядов, покуда с одним каким-нибудь словцом управится. Тут нужно действовать не абы как – надо филигранно, аккуратно завинтить холодное, бездушное словцо в живое и горячее тело словаря. И тут бывали такие казусы, что если кто не видел – не поверит. Иностранное словцо – как шуруп с плохой резьбой – не всегда входило в дырку и прореху словаря. А иногда случалось и другое: чистокровные русские слова, стоящие по соседству, начинали сопротивляться, драться, не желая принимать в свою компанию заморского наглого гостя. И тогда раздражённый Бесцеля – как простой мужик, дубовый плотник – брал молоток, миниатюрный, конечно, и заколачивал иностранное слово туда, куда хотел заколотить-загвоздить. И глаза господина Бесцели при этом излучали свет какой-то сатанинской радости.