– Таможня – хуже всякой собаки. – Бесцеля вынул из карманов «Магнум» сорок пятого калибра, полуавтоматический «Смит-Вессон», а вслед за этим несколько лимонок и гранат.

– О-о-! Ну, тогда, конечно! – Изумлённо присвистнул Литага. – С этими игрушками разве пропустят?

Промолчав, Толстый Том припрятал все эти штучки в глубине большого бронированного сейфа. Попутно взял оттуда новенькую пачку долларов, понюхал зачем-то и сунул за пазуху. Постоял, подумал – цапнул ещё одну пачку.

– Вот такая вот маржа, – пробормотал, поворачиваясь и глядя на ковёр, испачканный кровавыми конопушками. – Ну, что здесь торчишь? На нервы капаешь. Иди уже, сказал, печатай под свою ответственность.

– Да как-то… – Литага притворно замялся. – Как-то боязно, Том Томыч.

– А-а! – Директор осклабился, демонстрируя крупные конские зубья. – А ты как думал? Принимать решения да рисковать – это, малыш, не просто.

– Вот потому и я решил придти, захватить вас перед дорогой. Толстяк насупился. Пошевелил ноздрями, из которых торчали две-три иголки чёрного волоса.

– Захватчик! Слушай, ты мне надоел! – Ключи заскрежетали в сейфовых замках. Бесцеля сигару машинально сунул в зубы. Кивнул на рукопись. – Можно было бы, конечно, взять с собой, почитать. Но с неё же капает. Меня же не всякий поймёт. Скажут, что директор издательского дома труп какой-то по частям вывозит за границу. Ху-ху-ху. – Захохотав, Бесцеля запрокинул голову. – Ну, всё, иди, Литага, и печатай, если уверен в этой рукописи. Иди, а то уволю к чёртовой матери за твоё неумение руководить. Ты зам или кто? Или где? Ты с приказом ознакомлен? Литага – уже не в первый раз – украдкой посмотрел на чёрный пухлый дипломат директора.

– С приказом? – спохватился. – Ознакомлен, Том Томыч.

– Ну, а какого х… – Шеф любил подзаборную лексику. – Всё, малыш. Закрой дупло. Форверц. Что в переводе значит – вали отсюда.

Конечно, это было хамство со стороны Бесцели, но приходилось терпеть; директор подобным образом разговаривал не только с мужчинами – все женщины в издательстве страдали от матерщины Толстого Тома. (Только очень редкие сразу увольнялись, сгорая от стыда).

– Счастливого пути, Том Томыч! – Слегка поклонившись и подобострастно улыбаясь, Ермакей поспешил уйти.

«Умеет прогнуться, паскуда! – не без удовольствия отметил Бесцеля. – Далеко пойдёт, подлец. Шибко жадный до денег».

Спохватившись, он зачем-то открыл дипломат и задумался, глядя на россыпи русской словесности, упакованные в чёрные кожаные мешочки, похожие на те, в которых старатели когда-то переносили золото. «А не много ли я хапнул? – усомнился Толстый Том. – Жадность фраера губит!» Он хотел ополовинить то, что взял, но идти обратно, спускаться в закрома – времени уже не оставалось.