Фантастика, быть может, но Кузнецарь вполне серьёзно задумал воссоздать прекрасный образ Старика-Черновика – и оживить его. Идея была настолько невероятная, что Кузнецарь ни профессору, ни даже своей женке не говорил.

– Ребятишкам только рассказал, они у меня, знаешь, какие мудрые, – Кузнецарь опять стал беседовать с памятником. – Ой, какие детки у меня! Какие детки! Жалко, что ты не понянчил. Ты бы их полюбил. Это же внуки твои. Или правнуки. Мы же с тобою – родная кровь!

Покидая кузницу, он блаженно улыбнулся, думая о детях, о том, что впереди ещё один огромный, чудный день, который будет наполнен детским щебетом, игрой и лучезарным смехом, звонче которого ничто на земле не звенит.

5

Он оказался хорошим отцом, да и не могло быть по-другому; слишком долго он стремился к этой «должности», истосковался, измаялся. Возомнив себя Златоустом, он годами «рожал и воспитывал» многочисленных своих литературных деток – то прозаических, то поэтических. Красивые, но всё-таки бумажные, с чернильной кровью в венах и артериях, с тугими сухожилиями строчек – литературные детки казались ему важнее и ценнее живых, настоящих. И только теперь он смотрел, насмотреться не мог на детей из крови, из плоти, из первых безудержных слёз, из капризного крика и неудержимой солнечной радости, то и дело искрящейся в глазёнках, золотящейся на губёнках.

– Это ж надо было быть таким болваном! – говорил он, прижимая к сердцу мальчика или целуя девочку. – Муму непостижимо, как я жил без вас!

Голубоглазая девочка с удивлением уставилась на него, не в силах что-то постигнуть.

– Папа! А разве нас когда-то не было?

– Да кто тебе сказал? Всегда вы были. Только сначала в мечтах, в проекте…

– А что было потом? – заинтересовался мальчик. Мать с отцом переглянулись, пряча улыбки.

– Подрастёшь, сынок, узнаешь.

– Нет, – сказал упрямый мальчик, – я сейчас хочу узнать! Родители расхохотались, покрываясь пятнами смущения.

– Ладно, сын, проехали. – Отец махнул рукой. – Проехали мы, значит, и остановились на этом острове! – Он посмотрел на глобус, который сюда привезли из кабины поезда; хотел найти счастливый островок, затерявшийся среди океанских лазурных разливов, да только где его найдёшь, такую кроху.

И тогда он с детворою принимался рисовать Архипелаг счастливых островов и сам себя при этом чувствовал архисчастливым. Каждый день он был теперь в таком архисчастливом настроении; улыбался, полыхал азартными глазами. Одетый в расписную русскую рубаху, которую пошила Златоустка, он с утра объявлял: сегодня, мол, на острове праздничный денёк. Это мог быть праздник святого какого-нибудь, праздник земледельческий, праздник морской. А иногда он вытворял такие чудеса: закатав рукава бе лоснежной праздничной рубахи, брал бумагу, карандаш и спрашивал детей, что нарисовать.