– Аллах! – Хода-хан заметно дрожал от ярости. – Лжец! Я сам скормлю твои желтые кишки крысам!

Лишь твердая рука Харрисона удержала взбесившегося мусульманина от того, чтобы попробовать проломить стену и добраться до врага. Детектив снова пошарил по поверхности, пытаясь нащупать дверь, но всюду был лишь голый камень. Эрлик-хан еще не успел оборудовать свой недостроенный дом теми лазейками, которые обычно бывают в таких ходах.

Они услышали, как монгол властно хлопнул в ладоши и в комнату вошли несколько человек. Прозвучал отрывистый приказ на монгольском, и вслед раздался пронзительный крик то ли боли, то ли страха, после которого мягко закрылась дверь и наконец наступила тишина. Хотя Харрисон и Хода-хан ничего не могли видеть, инстинктивно они знали, что помещение по ту сторону стены опустело. Детектив чувствовал, что практически задыхается от бессильной ярости. Он был заперт в этих дьявольских стенах, а Джоан Ла Тур вели неизвестно куда, чтобы предать какой-то страшной казни.

– Валлах! – бушевал афганец. – Они забрали ее, чтобы убить! Ее жизнь под угрозой, а вместе с ней и наш иззат! Клянусь бородой Пророка, пусть мне хоть отрубят ноги, но я сожгу этот проклятый дом! А потом затушу огонь монгольской кровью! Во имя Аллаха, сахиб, мы должны что-то сделать!

– Идем! – гаркнул Харрисон. – Где-то должна быть еще одна дверь!

Они вновь бросились по винтовой лестнице, и примерно в тот момент, когда достигли уровня первого этажа, Харрисон наконец нащупал дверь. Не успел он найти ручку, как она сама открылась перед ним. Должно быть, в доме услышали, как они бежали, – и когда створка отворилась, внутрь заглянула бритая голова, обрамленная прямоугольником света. Монгол сощурился в темноту, и Харрисон обрушил ему на макушку булаву. Почувствовав, как шипы проткнули череп, он испытал мстительное удовлетворение. Монгол упал в узком проеме лицом вниз, и Стив, перескочив через него, влетел в комнату, не успев даже выяснить, находился ли в ней кто-то еще. Но помещение оказалось пустым. Пол устилал толстый ковер, на стенах висели черные бархатные гобелены. Двери здесь были из тикового дерева и украшенные бронзой, а арки над ними – позолочены. Хода-хан в такой обстановке выглядел совершенно неуместным – босой, в измочаленном тюрбане и с кинжалом в запекшейся крови.

Но Харрисон не стал останавливаться, чтобы предаваться философским размышлениям. Не зная дома, он распахнул наугад первую попавшуюся дверь и увидел широкий коридор, так же, как и та комната, устланный ковром и обвешанный гобеленами. В дальний его конец, за атласный занавес, висевший от потолка до пола, уходила колонна людей – высоких, в черных шелках, уныло понуривших головы, будто вереница призраков. Назад они не оглядывались.