– За ними! – воскликнул детектив. – Они, должно быть, идут к месту казни…

Хода-хан уже несся по коридору, словно беспощадный вихрь. Толстый ковер заглушал шаги, так что даже огромные ботинки Харрисона не издавали шума. Пробегая в тишине по этому фантастическому проходу, он явственно ощущал нереальность происходящего – словно все совершалось во сне, в котором законы природы не имели действия. И даже в тот момент Харрисон успел подумать, что вся эта ночь была похожа на кошмар, который мог случиться только в Восточном квартале с его насилием и преступностью, будто превращавшими тамошнюю жизнь в дурной сон. Эрлик-хан выпустил силы хаоса и безумия на волю, убийства пошли чередом, и его собственное сумасшествие передавалось всем, кто оказывался в этом водовороте.

Хода-хан был готов ворваться сквозь занавес, и уже заносил в руке нож и набирал в грудь воздух, чтобы закричать, но Харрисон успел вовремя схватить его. Мускулы афганца были так напряжены, что детектив сомневался, что сумеет удержать его силой, но здравомыслие все-таки не покинуло горца.

Отодвинув Хода-хана в сторону, Стив выглянул за занавес. Там находилась огромная двустворчатая дверь, которая была частично открыта и вела в еще одну комнату. Афганец выглянул через его плечо, плотно прижавшись бородой к шее детектива.

Комната была просторная и, как и остальные, завешана черными бархатными гобеленами, расшитыми золотыми драконами. Пол устилали плотные коврики, а с инкрустированного слоновой костью потолка свисали фонари, разливавшие красный свет, в котором вся обстановка чудилась нереальной. Люди в черных халатах, стоявшие в ряд вдоль стены, могли показаться тенями – если бы только не их блестящие глаза.

На кресле эбенового дерева, похожем на трон, восседала мрачная фигура. Она была неподвижна, как изваяние – лишь полы ее халата слабо покачивались в циркулирующем воздухе. Харрисон ощутил, как у него закололи волосы на задней стороне шеи – точно как у собаки встает дыбом шерсть на загривке при виде врага. Хода-хан забормотал бессвязные проклятия.

Трон монгола находился у боковой стены. Там он и сидел в гордом одиночестве – величественный, как идол, погруженный в думы о гибели человечества. В середине комнаты стояло нечто, в чем с тревогой угадывался жертвенный алтарь, – странно изогнутый камень, привезенный, может быть, из самого сердца пустыни Гоби. И на этом камне лежала Джоан Ла Тур – белая, как мраморная статуя, с раскинутыми в стороны, будто на кресте, руками и свисающими по краям кистями и ступнями. Широко раскрытыми глазами она смотрела в потолок, обреченно осознавая, что ее ждет, и желая лишь поскорее умереть, положив конец мучениям. Сама пытка еще не началась, но костлявый, голый по пояс дикарь уже сидел на корточках возле алтаря, разогревая бронзовый прутик в котелке, наполненном горящими углями.