«Потерял детишек?»

Никита сдавил зубы, сильно, до скрежета.

«Ты не только негодный писака, ты еще негодный отец!»

«Это ты! Ты негодная мать!» – взревел Никита и ударил кулаком по стене. Удар отозвался звоном в холодильнике, что стоял в углу. Белая дверца медленно открылась.

«Слабак, – заключил голос. – Слабак! Слабак! Слабак!!! Даже пить не смог бросить, алкаш. Каждый день думаешь об этом».

Ноги сами принесли к холодильнику. Тусклый прямоугольник света был похож на вход в другой мир. Такие сцены показывают в фильмах, где рядом с домом приземляется летающая тарелка и в окна и двери льется поток чистого сияния.

«Струсил, решил для храбрости принять», – съязвил голос.

«Да, решил! А ты заткнись! Заткнись!»

В руке оказалась початая бутылка красного, Никита одним движением сорвал пробку и присосался к горлышку. В животе теплело, все нутро заполняла живительная энергия. Чувство вины захлебывалось в ароматной жидкости.

Наконец Никита оторвался, чтобы сделать глубокий вдох. В теле появилась легкость, даже ружье стало почти невесомым. Хор-рошо!

Он прислушался: голос молчал.

Пора! Дети сами себя не найдут!

Снаружи раздался крик. Алена?!

Ник вывалился на улицу. Вино, после долгого воздержания, быстро ударило в голову, отчего водянистый туман, окружавший базу, мыс, а вместе с ними и весь мир окрасились в теплые пастельные тона.

Побежал туда, где, как ему показалось, звучал голос. Действительно, за границей видимости хлюпало, как хлюпает стоптанный ботинок в грязной луже. Разглядел темное пятно среди молочной пены: не Аленка – Наста. Девушка будто присела и обняла колени. Она чуть покачивалась в такт хлюпающему звуку.

– Ты кричала? – Никита приблизился.

В ответ – молчание.

– Эй?

Наста не глядела на него. Из-за ее уха протянулось багровое ветвящееся ожерелье. Никита не мог припомнить, видел ли он его. Девушка пригнулась к земле, будто что-то сдавило ее. Она стала похожа на кентавра, у которого снизу – человек, а сверху… У Никиты возникало все больше сомнений в нормальности происходящего. Туман над ее головой расслоился, и верхняя часть кентавра окончательно обрела форму. На шее Насты сидело белое существо. Глаза его – два бельма, окаймленные розовыми капиллярами, а рот был похож на свежую рану. Существо вытащило руку с веером длинных когтей из-за спины девушки, и та обмякла, свалилась лицом вперед. Ее позвоночник (Никита никогда не видел позвоночник вживую, но почему-то был уверен, что это он), как гребень древнего ящера, выпростался из-под разодранной одежды.

Никита, не целясь, даже не прижимая приклад к плечу, рванул спуск: с грохотом вспыхнул и задымился ствол, запахло порохом. Рядом с Настой было пусто.